Я заметил, как Кинлэф преследует троих противников. Все они были копейщиками и попытались вспороть брюхо его лошади, а потом прикончить его самого. Кинлэф разделался с ними без труда, выказав себя как умелым наездником, так и мечником. Двоих он ранил, а третьего убил.
– Впечатляет, – буркнул Финан, глядя как молодой западный сакс развернул жеребца и стремительным ударом располосовал врагу руку от локтя до плеча. Затем конем сбил наземь последнего врага и вальяжно прикончил его, свесившись с седла и нанеся удар. Кинлэф заметил, что мы наблюдаем за ним, и ухмыльнулся:
– Господин, хороша этим утром охота!
– Труби в рог, – велел я Годрику, который улыбался во весь рот, оттого что убил много врагов, а сам уцелел.
Пришло время отступать. Мы прочесали лагерь Рагналла, обагрили рассвет кровью и нанесли неприятелю жестокие потери. Среди затухающих под напором дождя костров валялись трупы. Большая часть армии Рагналла уцелела, и теперь эти воины строились на гребне Эдс-Байрига, откуда могли лишь наблюдать, как наши конники безжалостно добивают последних выживших из отдаленных лагерей. Мне показалось, что через пелену дождя я разглядел Рагналла рядом с закутанной в черное фигуркой, которой могла быть Брида.
– Мой брат там, – уныло промолвил Финан.
– Ты его видишь?
– Вижу и чую. – Он вложил меч в ножны. – В другой раз. Я еще убью его.
Пора назад. Мы устроили побоище и теперь уходили, гоня перед собой через истерзанный бурей лес лошадей, женщин и детей. Нас не преследовали. Люди Рагналла, убаюканные чувством превосходства, вселенного в них высокомерием их вождя, пережидали непогоду, а мы грянули вместе с бурей и ушли с рассветом.
Наши потери составили одиннадцать человек. Всего одиннадцать. Двое, я сам видел, перебрались верхом через рвы и уперлись в «стену щитов» на вершине Эдс-Байрига, но остальные? Мне так и не довелось выяснить судьбу тех девятерых, но то была малая цена за урон, который мы нанесли армии Рагналла. Мы убили или ранили три и четыре сотни врагов, а по возвращении в Сестер обнаружили, что захватили сто семнадцать лошадей, шестьдесят восемь женщин и девяносто четыре ребенка. Даже Сеолнот и Сеолберт, так люто ненавидевшие меня священники, громко радовались, пока пленников гнали через ворота.
– Хвала Господу! – воскликнул отец Сеолнот.
– Слава в вышних Богу! – просвистел через выбитые зубы его брат.
Одна из пленниц закричала на него, и священник, подойдя ближе, сильно ударил ее по голове.
– Тебе повезло, женщина, – сообщил он ей. – Ты в руках Божьих! Теперь ты станешь христианкой!