– И что случилось с вашими шестью?
– Мы задобрили ими ирландцев, обменяв на зерно и эль.
– Тех самых ирландцев, которым заплатили за вашу смерть? – удивился я. Сигтригр кивнул. – И почему они вас не убили?
– Потому что не хотят умирать на этих скалах, – ответил зять. – И из-за твоей дочери.
Я перевел взгляд на Стиорру:
– Из-за твоего колдовства?
Стиорра кивнула, потом встала; в свете резких отсветов костра ее лицо казалось суровым.
– Отец, пойдем со мной, – позвала она, и я заметил, что люди Сигтригра улыбаются, веселясь какой-то ведомой только им шутке. – Идем? – Стиорра кивнула в сторону запада. – В любом случае пора.
– Пора?
– Ты сам все увидишь.
Я пошел за ней. Она взяла меня за руку и повела вниз по склону, потому что ночь была темная, а тропа крутой. Шли мы медленно, давая глазам привыкнуть к темноте.
– Это я, – негромко произнесла Стиорра, когда мы спустились к подножию холма.
– Госпожа, – откликнулся из тьмы чей-то голос.
Очевидно, что у грубой каменной стены, перегораживающей узкий перешеек, соединяющий форт с большой землей, были выставлены часовые. Теперь я увидел огни – лагерные костры вдали на материке.
– Сколько народу вокруг тех костров? – спросил я.
– Много сотен, – спокойно сообщила Стиорра. – Достаточно, чтобы растоптать нас, поэтому нам пришлось использовать иные способы сдержать их.
Она поднялась на стену и отпустила мою руку. Теперь мне лишь с трудом удавалось ее разглядеть. Плащ на ней был такой же черный, как ночь, как ее волосы, но я знал, что она стоит гордо и прямо и смотрит на далеких врагов.
А потом Стиорра начала петь.
Точнее, она напевала и постанывала, голос ее таинственно лился, рыдая во тьме, а иногда прерывался звуком, похожим на тявканье лисицы. Потом дочь смолкла, и во мраке воцарилась полная тишина, если не считать дуновения ветра над землей. Она снова запела, снова затявкала, адресуя этот короткий резкий лай куда-то на запад, и вот уже пение перешло в отчаянный вопль, истаявший постепенно до поскуливания, а затем стихший.
И вдруг, словно в ответ, горизонт на западе озарился молнией. Не кинжальными сполохами Тора, не зазубренными языками ярости, рассекающими небо, но ослепительными вспышками бесшумной летней зарницы. Они мелькали, далекие и яркие, и исчезали, снова погружая все во тьму и безмолвие, сулящие угрозу. В последний раз небо залил далекий свет, и я разглядел белые черепа – ограду смерти вдоль стены, на которой стояла Стиорра.
– Ну вот, отец. – Дочь вытянула руку. – Они в очередной раз прокляты.
Я взял ее за руку и помог спуститься со стены.