То, что для меня — неотъемлемая часть жизни, потому как рассказы ветеранов о той войне для меня не «исторические свидетельства», а именно часть моей жизни и никак иначе, я это переживал, для нее — это абсолютная история, примерно то же самое, что и Куликовская битва, а также эпоха правления царя Гороха. Ну, где-то так, наверное, я воспринимаю Великую Октябрьскую социалистическую революцию: да, я читал об этом в учебниках и знаю «годы», но я не переживаю этот исторический факт, это для меня что-то вроде мифа, литературного произведения. В детском возрасте, правда, я однажды, при личной встрече, слышал рассказ об Октябрьском вооруженном восстании из уст очевидца и участника событий, но я уже не смог впитать это в себя, это не стало моей частью.
Вот так и они — «вечные октябрята» — о том, что Великая Отечественная была — знают, а вот переживать — не чувствуют. В тот момент, когда они должны были внутренне соприкоснуться с этим опытом, с этим знанием, государство, которое защищали ветераны той войны, умерло. Актуальность, значимость этого события тут же упала, как котировки обанкротившейся компании на бирже, — бах, и никакого интереса, никакого эмоционального отклика, ничего. Да, была война такая большая… Какие, говорите, годы?.. Да, точно: сорок первый-сорок пятый. Спасибо за информацию. Вот примерно в таком ключе.
И я надеюсь, понятно, что речь сейчас идет не об отношении к конкретному историческому событию, просто это наглядный пример того, кто такие мы — «вечные комсомольцы», «вечные пионеры» и «вечные октябрята». Возрастная разница между нами — плёвая, а мы — совсем разные. И если для меня фашиствующий национализм — дикость, то для тех, кто младше меня на каких-нибудь пять-десять лет, — или пустой звук, или даже забавная штука, «в негров пострелять из обреза». И речь опять же не об отношении к фашизму как таковому — речь о том, что мозги разные.
Как такое стало возможным, с учетом столь незначительной, казалось бы, разницы в возрасте? Из-за феномена возрастной тропности к информации… Есть существенное отличие в том, что я слышу, узнаю и переживаю в свои десять и тридцать лет. То, что я узнаю в свои тридцать, «ложится» на то, что я узнал в свои десять, оно всегда вторично, оно автоматически сравнивается с неким незыблемым эталоном, чем-то, что уже долгое время было частью меня. А то, что я узнаю в десять, это как раз тот самый «эталон», потому что данная информация «ложится» в основание меня, на пустое место. Потом все остальное «ляжет» сверху, поверх этого и никогда уже не будет тем, что «лежит» в моем основании. Таким образом,