— Ну, с этими деньгами я бы в Израиле все равно квартиру не купила, — резонно заметила тетка Мура, но Татьяна уже не могла остановиться.
— А вы знаете, что мне Арик звонил, интересовался, не можете ли вы на время их приезда в какой-нибудь дом престарелых отвалить — он так и сказал «отвалить»! — потому что Аркашеньке нужна отдельная спальня? Это они за ваш счет к вам в гости собрались, а вас — в дом престарелых! В общем, ни о каких долларах даже не заикайтесь!
— Не знаю, не знаю, — пробормотала тетка Мура. — Не знаю, что это ты так разгорячилась. Сервиз я ей сама отдала. Зачем мне сервиз? И ложки тоже. А мальчику действительно надо спать отдельно. Он уже взрослый. И…
Но Татьяна уже повесила трубку.
И вот теперь письмо. Весельчак Рудик, бетонный забор, за забором кладбище, только вам туда не надо, ха-ха-ха! Кричать не пришлось. Код нажался на удивление легко. Рудик ждал ее на лестничной клетке. Был он весь покатый, с меховой опушкой вокруг широкой лысины. Опушку хотелось потрогать, а Рудика — повалять по полу, как ваньку-встаньку.
— Нашли? — бодро спросил Рудик.
— Нашла, — вяло ответила Татьяна и хотела добавить, что, если бы не нашла, ее бы тут не было, но промолчала.
— Тапочки, тапочки! — пропел Рудик и подсунул ей под нос два свалявшихся отвратительных куска войлока.
Больше всего на свете Татьяна ненавидела чужие тапки. И стаскивать в чужой прихожей сапоги, нелепо изогнувшись, отставив в сторону попу и кряхтя, и засовывать их подальше, под вешалку, в угол, и бормотать виновато, мол, извините, тут натекло немножко на ваш чудесный коврик, зима, знаете ли, но я подотру, подотру, вы не волнуйтесь, вот только тряпочку, тряпочку дайте, пожалуйста. И, подтягивая сползшие колготки, стыдливо прикрывать побежавшую петлю. А если еще дырка на большом пальце… Впрочем, дырка на большом пальце бывает как раз на чужих тапках, и терпкий грибной запах чужих ног, и стоптанные засаленные задники, и идти в этих задниках на чужую кухню, выпадая при каждом шаге и неловко цепляя согнутыми пальцами войлок, и вообще она не собиралась надевать никаких тапок, ей домой надо, у нее мама на диване перед телевизором, и муж не кормлен, и на работу завтра, и…
— А чайку! — пропел Рудик, когда Татьяна влезла в тапки и сказала все слова про лужу, натекшую на чудесный коврик, про тряпочку, про «я вытру, вы только не волнуйтесь» и прочие неудобства, причиненные гостеприимным хозяевам. — Сарочка нам сообразит, а я вам все, буквально все расскажу!
Что собирался рассказывать Рудик, Татьяна спросить не догадалась. Чай не входил в ее планы. Но Сарочка уже соображала, Рудик уже рассказывал, чай уже наливался — бледно-желтый, замученный жизнью, астенический чай, состоящий из водопроводной, почти неподкрашенной воды.