Она — это, конечно, Фаня, тетки-Мурина соседка. Татьяна перевернула страницу.
«…и делали спектакль на тему правил уличного движения. Я играла зеленый свет, и руководительница сказала, что такого зеленого света у них в кружке еще не было. А Ривка из двадцать пятого дома — ты помнишь Ривку? У нее еще неприятности с невесткой. Не хочет жить с ее сыном. Ривка и так и эдак, и чуть ли не на коленях перед ней — не хочет, и все! Ривка думает, может, купить им собаку? Из-за этой невестки она пропустила все репетиции и осталась без роли. Так вот, Ривка утверждает, что драматический театр — мое призвание и что мне надо было идти на сцену».
В своем матнасе тетка Мура принимает участие во всех пенсионерских затеях. Во время визита Татьяны тетка Мура готовилась к лекции «Особенности кочевого образа жизни у народов, населяющих верхнюю излучину Евфрата во 2-м тысячелетии до нашей эры». Татьяна улыбнулась и отмахнула сразу несколько страниц. Тетка Мура всегда писала очень объемистые письма. Но тут Татьянин глаз зацепился за знакомое имя. Рина! Ну конечно, Рина! Как она не догадалась! Вся эта затея с письмом была затеяна для того — и только для того! — чтобы заставить Татьяну пожалеть бедную девочку. Даже не пожалеть, нет — убедить Татьяну в том, что Рина бедная девочка. Не сумев обработать Татьяну по телефону, тетка Мура начала эпистолярную атаку. Татьяна поморщилась и уставилась на разворошенные ученические листочки с отчеркнутыми шариковой ручкой полями.
«…когда девочке было три года, — писала тетка Мура, — умерла ее мама. Девочка была не в состоянии это осознать и не переставала ждать маму. Когда отец привел в дом красивую молодую женщину, девочка радостно признала в ней мать».
Татьяна почувствовала, как обожгло щеки. В груди вспыхнул и заболел уголек — почти физическое воплощение ее чувств. За пятьдесят лет уголек прожег в ее душе маленькую черную ямку и почти совсем перестал вспыхивать. А ямка осталась. Ямка всегда при ней. И вот — опять. «Я знала! — подумала Татьяна. Мысли были лихорадочные, спутанные, невнятные. — Я же все знала! И им говорила! Она неродная! Она неродная дочь! Она всю жизнь неродная! Поэтому они так вокруг нее и прыгали! Чтобы она не чувствовала. Забыла. А как забыть?»
«Вскоре наступила война, отец ушел на фронт и вернулся только через четыре года. Мачеха оказалась недоброй, неумной, истеричной. Как в сказке про Золушку. Родственники мужа жалели девочку, но сама она, несмотря на постоянные попреки и окрики, очень любила свою новую маму. Через год после возвращения отца у девочки родилась сестричка — очаровательная девчушка, копия мать. Отец обожает норовистую жену и души не чает в маленькой дочке, которая с каждым месяцем становится все пленительней. Живут они тесно, в одной комнате, и большая девочка всем мешает. Мешает отцу любить жену. Мешает мачехе, которая начинает ненавидеть падчерицу. Видя, каким обожанием окружена младшая сестричка, девочка понимает, что она лишняя в семье. Мачеха изощренно издевается над ней, унижает. Девочка вырастает из школьной формы, отец покупает новую, но мачеха не разрешает ее носить, и девочка ходит в школу в куцем платьишке с продранными локтями. Живя летом на даче, мачеха посылает девочку в Москву, с огромным тюком белья для прачечной. Обратно она тащит тяжелые сумки с продуктами. Девочке тринадцать лет. Она худенькая, бледненькая, слабая. Ей нельзя таскать тяжести. Иногда с ней случаются обмороки. Но мачеха не желает этого замечать. Две одинокие бездетные тетки, сестры отца, ты уже поняла, что это мы с Шурой, пытаются оградить бедняжку от домашнего террора. Вызывают к себе отца, отчитывают, ненавидят невестку.