— Ты вот что… Ты больше не надо… — сказала она.
— Почему? Почему?! — Он не заметил, что начал кричать, размахивая руками, как на производственной гимнастике.
Она приложила палец к губам и криво улыбнулась.
— Она права… Ты же знаешь, она права.
Он не видел ее лица.
Вечером он позвонил к ней в дверь.
— Открой! — сказал тихо, но она услышала. Стояла с другой стороны, дышала. Потом тихонько отошла от двери, и больше он не слышал ее дыхания.
Мать сидела очень прямо, сложив руки на столе и глядя перед собой сухими, колючими глазами.
— Ты!.. Ты!.. Зачем ты это сделала?! Зачем ты к ней ходила?!
— Марк! — строго сказала мать, и он осекся. Перед ним сидела не его, Марка, мать, а Любочкина свекровь и Лялькина бабка. Да что там свекровь, бабка. Не свекровь и не бабка, а просто — Любочкина и Лялькина. Не его. Он вдруг отчетливо понял, что никто здесь его слушать не будет, что здесь есть одни интересы и одни права и принадлежат они не ему. — Отдаю ей должное, она очень достойная женщина. Я, честно говоря, ожидала другого. Она прекрасно меня поняла, — продолжала между тем мать, но, махнув рукой, он уже брел к двери.
Дома он распаковал сумку, сунул в стенной шкаф и прошел в спальню. Любочка лежала, отвернувшись к стене. Он лег рядом и тут же уснул.
Счастье их длилось долго. Целых десять лет.
На двадцатилетие свадьбы сняли ресторан.
— Вот видишь, — сказала Любочка.
— Что видишь?
— Мы снова вместе.
Он понял. После истории с Ниной все в их жизни шло по-прежнему. Лялька. Рыбалка. Дача. Осенние заготовки. Валдай. Одно только изменилось. Раньше они все делали вместе, а теперь врозь. Например, Любочка моет после ужина посуду, а он быстренько сует все со стола в холодильник. Он строит на даче сараюшку, а Любочка — на подхвате. Стоит рядом, подает гвозди, молоток, вот тут, говорит, левее, а тут хорошо, как это только у тебя так получается? Это у них получалось, а после истории с Ниной получаться перестало.
Сразу после своего возвращения Марк затеял ремонт. Делал все сам — как привык. Любочка крутилась тут же, задавала вопросы, давала советы.
— Папуль, а давай обои в спальню купим цветастые, знаешь, с розами такими… розовыми.
— Давай, — отвечал он, морщась на «папулю». — С розами, — и покупал в полоску.
— Пап, а пап, а у тебя тут что, дырка? А заделывать что, не будешь?
— Буду, — отвечал он, с трудом сдерживаясь, чтобы не заорать.
Нет, вместе никак не получалось. Теперь у них в доме были дела Любочки и дела Марка. Любочка мыла посуду, он уходил в комнату. А сунуть масло в холодильник ему в голову не приходило. Так и жили.