— Дурак!
— Может, ты морская свинка?
— Не, я хомяк. Он мягче. Хомяк-надомник.
— Почему надомник?
— Сижу дома, наблюдаю жизнь. Видела, как Витенька с Аллой ссорились за занавеской.
— За занавеской? Почему за занавеской?
— Наивный! — вздыхает она. Он действительно наивный, этот Леонид. Ничего не видит, ничего не слышит. Может прийти в гости, взять с полки книгу, уткнуться и просидеть целый вечер не шелохнувшись. — Это потому, что тебе все всё прощают. За занавеской — чтобы никто не видел. Все знают, что Витенька ее терпеть не может.
— Я не знал.
— Ты ничего не знаешь! А знаешь, как они поженились? Витенька ходил, плакался на свою несчастную жизнь. Ну, что Маргоша не соответствует уровню его притязаний. И к Марьсеменне ходил, и к Шуре с Мурой, и к тете Лине, и к Ляле захаживал. Только она его выгнала. Сказала, чтобы стыдобищу не разводил. Ты слушаешь?
— Угу. А зачем он плакаться ходил?
— Ну, Витенька же всеобщий сыночек. Ему надо, чтобы его любили, жалели и решали за него. Если бы Марьсеменна сказала: «Бросай, Витенька, свою Маргошу! Не пара она тебе, такому умному, талантливому и красивому!» — то кто бы был виноват?
— В чем виноват-то? Что уж, и девушку бросить нельзя?
— А ты бросал?
— Бросал.
— Ну и как?
— Никак. Никому не плакался.
— Это потому, что ты черствый и нечуткий.
— Я чуткий, чуткий! Особенно в некоторых местах. Показать?
— Да ну тебя! Пусти! Я серьезно! А девушкам каково?
— Честно? Понятия не имею!
— Нет у тебя никакого чувства вины!
— Точно нет. А у Витеньки есть?
— Есть. А ему надо, чтобы не было. Это, знаешь, такое благородство наоборот. Мол, я очень чувствительный, сам на подлость не способен, так вы за меня ее сделайте. Короче, плакался, плакался, а потом тетя Лина вдруг и говорит: «Так когда ты Аллочке предложение сделаешь?» Он остолбенел. А тетя Лина: «Ну не ко мне же ты каждый день ходишь!» А он именно к ней ходил. Под конец она спрашивает: «Кстати, тебя куда распределяют? В Конотоп? В Житомир?» Витенька все понял, подумал и женился. Теперь тетя Лина им письма пишет.
— Что за чушь! Они живут в одной комнате!
— Ничего не чушь, а очень даже умно! Если встревать, будет очередной скандал. А так она письмо написала, их замечательную супружескую жизнь проанализировала, советы дала, на обеденном столе оставила и ушла. Они прочли, к сведению приняли, и все тихо-мирно.
— Может, матушке намекнуть, чтобы она нам тоже письма писала?
— Было бы неплохо. Только, боюсь, она нас срочными телеграммами забросает. Большой прорыв будет в бюджете. Лень…
— Что?
— А они какие были, твои девушки?