— Голова закружилась. Душно очень. Пойдем?
Вечером началась гроза. Они сидели у раскрытого окна обнявшись, и крупные капли летнего дождя, похожие на недозрелые прозрачные сливы, падали перед ними на подоконник. Через три дня Татьяна тайком отправилась к врачу и выяснила, что беременна.
— Да у вас, голубушка, срок! — сказала ей тетка в несвежем халате. — Что ж вы раньше-то думали?
Татьяна пожала плечами и взяла направление на анализы.
Вечером, лежа в постели, она уткнулась Леониду в плечо.
— Лень… Ты знаешь… Ты меня прости…
— За что? Своровала варенье из буфета?
— Что ты со мной как с ребенком! Я, между прочим, взрослая!
— Да ну?
— Угу. Взрослая… — Она вздохнула и поцеловала его в шею. — Так простишь?
— Уже простил.
— У меня ребенок будет.
— А ребенок что, не мой?
Татьяна замерла, потом резко оттолкнула его обеими руками и вскочила.
— Ты… ты… как не твой?
— А почему «прости»?
— Ну… первый отпуск вместе. Могли бы куда-нибудь поехать, а я все испортила.
Он встал, подошел к ней, взял за плечи, подвел к кровати и уложил. Сел на краешек кровати и укрыл ее одеялом.
— Горюшко ты мое горькое! — тихо сказал он, наклонился к ее лицу и прижался щекой к щеке. — За что мне такое счастье?
Так в свой первый замужний отпуск Татьяна оказалась на раскладушке в Лялином яблоневом саду.
Леонид приезжал вечером, после работы. Первым делом шел к Татьяне, садился на край раскладушки, внимательно разглядывал лицо, расправлял спутанные волосы, пальцем разглаживал морщины на лбу. Татьяна глубоко вздыхала, и на минуту-другую ей становилось легче. Ляля звала Леонида ужинать. Татьяна смотрела ему вслед и засыпала — первый раз за сутки. Просыпалась часа через два от сухости во рту и какого-то мучительного, давящего ощущения, что все — бессмысленно, ненужно, нелепо, неправильно. Открыв глаза, долго глядела на верхушки сосен, подсвеченные вечерним солнцем и похожие на расплавленные куски прозрачного розового сердолика. Сосны были неприятны. И небо, и облака, и звуки, доносящиеся с кухни, и Лялин смех, и гудки дальних электричек, и запахи пряного дачного вечера — все, все было неприятно. Приходил Леонид, поднимал ее с раскладушки, вел наверх, на терраску. Татьяна ложилась на старый диван с железными ребрами пружин и лежала всю ночь, глядя на ветку яблони, которая там, за оконным стеклом, тоже глядела на нее золотистыми глазами яблок.
В воскресенье собирался народ. Рина с Ариком приезжали каждый выходной, как подозревала Татьяна, — посмотреть на нее. Рина подходила к раскладушке, долго стояла. В глазах ее было то ли сочувствие, то ли осуждение, то ли…