— Такие люди, как твоя мать, — отозвалась доктор Таттл, покачав головой, — создают плохую репутацию психотропным препаратам.
Наступил и прошел сентябрь. Солнечный свет слабо проникал сквозь шторы, и я выглядывала из окна — посмотреть, пожелтели или нет листья деревьев. Жизнь текла однообразно, резонируя с низким гулом. Я шаркала по кварталу до египтян. Я отоваривала мои рецепты. Рива по-прежнему наведывалась ко мне время от времени, обычно пьяная, всегда на грани истерики или возмущения, переживая полный провал очередного плана.
В октябре она вломилась, когда я смотрела «Деловую женщину».
— Опять это? — воскликнула она, запыхавшись, и рухнула в кресло. — Я пощусь на Йом-Кипур, — сообщила она не без гордости.
Тут не было ничего необычного. И прежде она сидела на каких-то безумных диетах. Галлон соленой воды в день. Сливовый сок, питьевая сода — и все. «До одиннадцати утра я могу пить «Джелло» без сахара в любых количествах». Или она говорила: «У меня пост. По выходным», «У меня пост по нечетным дням».
— Мелани Гриффит выглядит в этом фильме так, как будто у нее булимия, — заявила сейчас Рива, лениво ткнув пальцем в экран. — Видишь ее второй подбородок? Лицо у нее стало пухлее, а вот ноги по-прежнему суперхудые. Или, может, она решила прибавить в весе ради ног. Смотри, руки у нее тоже стали толще, правда? Впрочем, я могу и ошибаться. Не знаю. И вообще, сейчас мне не до этого. Я пощусь, — повторила она.
— Рива, ты уже не выпиваешь, а квасишь, — заметила я ей, вытирая слюну в краешке губ. — А вообще-то не у каждой худенькой особы проблемы с питанием. — Это был максимум, что я сказала кому-то за несколько недель.
— Извини, — откликнулась Рива. — Ты права. Просто такое у меня настроение. Я пощусь, понимаешь? — Она порылась в сумочке и вытащила далеко не полную бутылочку текилы. — Хочешь?
— Нет.
Она с треском открыла диетический энергетик «Маунтин дью». Потом мы молча смотрели фильм. На середине я заснула.
Октябрь прошел безмятежно. Радиатор шипел и плевался, извергая резкий уксусный запах, будивший во мне воспоминания о подвале в доме моих покойных родителей, так что я редко включала отопление. Я не боялась холода. Мой визит к доктору Таттл в том месяце был малопримечательным.
— Как дела дома? — спросила она. — Хорошо? Плохо? Или как?
— Или как, — ответила я.
— У тебя в семейной истории есть небинарная парадигма? Геи, трансгендеры?
Когда я объяснила ей в третий раз, что мои родители умерли, что моя мать покончила с собой, доктор Таттл отвинтила крышку своего драгоценного флакончика африна, повернулась на кресле, запрокинула голову набок, так, что смотрела на меня теперь снизу вверх, и начала процедуру.