И хотя все это было похоже на еще одну концепцию, я вспомнила, что для бодхисаттвы страдание – это надежный путь к пробуждению сердца. Я вспомнила: когда я в прошлом принимала свою боль, что-то действительно менялось. Внезапно я поняла, что в этой ситуации мне в самом деле надо отнестись к страданию как к пути. Может быть, в этом и был смысл – мне надо было перестать бороться со своим горем и одиночеством, не важно, как ужасно я себя чувствовала или как долго оно продолжалось.
Я вспомнила пожелание бодхисаттвы: «Пусть это страдание послужит пробуждению сочувствия». И начала тихо шептать его про себя. Пока я повторяла молитву снова и снова, я чувствовала, как мой внутренний голос становится менее отчаявшимся и более искренним.
Я знала, что это правда, – я могла пробудиться к любви, к которой стремилась, напрямую соприкоснувшись с этим страданием. В тот момент, когда я приняла эту истину, начались перемены.
Персидский поэт четырнадцатого века Гафиз пишет:
Не сдавайся своему одиночеству так быстро.
Пусть оно вонзится в тебя еще глубже.
Пусть оно заставит тебя бродить и приправит тебя,
Мало кто из людей или даже божеств может это.
То, чего не хватает сегодня в моем сердце, смягчило мои глаза,
Сделало мой голос таким нежным,
И мою потребность в Боге абсолютно ясной.
Тем днем в своей комнате для медитации, когда я позволила одиночеству вонзиться в меня еще глубже, я едва могла вынести обжигающую боль разлуки. Я стремилась не к конкретному человеку, но к самой любви. Я хотела почувствовать свою причастность к чему-то большему, чем мое одинокое «я». «Что-то, чего не хватало в моем сердце», ощущалось как боль, зияющая дыра. Чем более полно я соприкасалась с этой пустотой, вместо того чтобы сопротивляться ей, тем более глубоко я открывалась своему томлению по Любви. Подобно потребности Гафиза в Боге, мое стремление к единению ощущалось очень отчетливо.
И когда я позволила себе погрузиться в это томление, возникло сладкое присутствие сочувствия. Я отчетливо ощущала Гуань Инь как окружающее меня сияющее поле сочувствия, которое лелеяло мое израненное, уязвимое «я». Когда я отдалась во власть ее присутствия, мое тело стало наполняться светом. Во мне вибрировала любовь, которая включала в себя весь живой мир – мое дыхание, пение птиц, слезы и бесконечное небо. Растворяясь в той теплой и сияющей беспредельности, я больше не чувствовала границ между своим сердцем и сердцем Гуань Инь. Осталась лишь невероятная нежность, окрашенная грустью. Сочувственная Любовь, которую я пыталась найти «там, снаружи», была моей собственной пробужденной природой.