Пребывая в опасности, я хочу знать, что жизнь твоя поднимется выше и выше. Но если так произойдет, что выйдешь ты замуж, Сережке всегда напоминай, что отец его был черноморский моряк, севастополец, воевал в Крыму, на Кубани, под Новороссийском. Подрастет — свези его в эти места. Тут меня и живого все знают, а если погибну — тем более. Слава есть все-таки кое-какая и сейчас. Пусть Сережка знает, кто такой его отец. Сделаешь, Мила?
Вот только не езди со вторым мужем в те места, где мы бывали с тобой. Что мое, пусть моим и остается. И что твое было со мной, пусть так и сохранится в памяти и не повторится.
За меня не опасайся, я на компромиссы не пойду и с позором к тебе не вернусь. Если встречу смерть, обходить стороной не стану, а мой характер ты, кажется, знаешь. Твой Константин».
Лейтенант откашлялся и, царапая ногтем стол, глядя в окно, спросил:
— Ну как?
Я сказал:
— Дайте мне ваше письмо. Я никогда бы не сумел написать лучше.
Лейтенант встал и, продолжая глядеть в окно, через плечо отдал мне листок письма.
— Возьмите, — сказал он просто. — Я не послал его почтой. Кто ее знает, почту… А сейчас такое начинается…
И вот я посылаю письмо его Людмиле, и своей Наталье, и вашей Нине, и всем нашим подругам, потому что действительно трудно написать лучше».
Да, письмо необычное для того времени. Это не полемика с симоновским «Жди меня», которые так пришлись по душе фронтовикам. Здесь другая ситуация. Каждый, кто на войне, не может не думать и о том, как сложится судьба его семьи, если он погибнет. Павленко примерил это и на себя. Когда через месяц я встретился с Петром Андреевичем в Краснодаре, на Северо-Кавказском фронте, то спросил его:
— Петр? Кто эта Наталья? Твоя жена?
Спросил и застеснялся своего неуместного вопроса. Но он ответил сразу и коротко:
— Да, а ты разве не так думаешь, как этот лейтенант?!
Спустя два дня мне «сверху» позвонили, и тот, кто стремился нас держать на «сухом пайке» полуправды, спросил недовольно:
— Не много ли вы печатаете о гибели наших людей, о смерти, прочитает Гитлер и будет радоваться…
Он как раз и имел в виду последние выступления в газете Симонова, Галина, Алигер, Павленко. Что мог я ответить?
— Да, много, но на войне их много, смертей. Это когда играют в войну, смертей не бывает, а мы воюем… А Гитлеру, чтобы он не радовался, стараемся доставлять совсем другую «радость»…
Илья Сельвинский прислал лирические стихи «Русская девушка»:
Если ты пленился Россией,
Если хочешь понять до корней
Эту душу, что нет красивей,
Это сердце, что нет верней,—