Парторг пожаловался генералу, что вот не успели все заявления рассмотреть. Мерецков на минуту задумался, а потом сказал:
— Надо успеть. Это святое дело. А если не успеете, скажите бойцу: «Ты не о смерти думай, а о победе. Зачем тебе погибать? Мы тебя живого в партию примем. Пусть немец погибает…»
Попрощался командующий с бойцами, и мы отправились в обратный путь. Возвращались в темноте, по запутанным лесным дорогам. С нами был адъютант Мерецкова, высокий, красивый офицер по фамилии Борода. Он сидел рядом с водителем и указывал дорогу. Проехали немало, пора уже быть командному пункту, а его все нет. Остановились. Мерецков вылез из машины, за ним и я. Оглянувшись, он спросил:
— Борода! Правильно мы едем? Куда?
— Едем правильно! — бодрым голосом ответил адъютант и после небольшой паузы добавил: — А куда — не знаю…
Громкий смех нарушил ночную темень лесной глухомани. Поняв, что мы заблудились, Мерецков уселся рядом с шофером и по каким-то заметным одному ему, бывалому воину, приметам вывел машину на верный путь.
Спустя много лет после войны я навестил больного Кирилла Афанасьевича на его даче. Он полулежал на широком диване и тихим, глухим голосом говорил со мной. Чтобы его развеселить, я напомнил о нашей поездке, с Бородой. Кирилл Афанасьевич и впрямь развеселился. Он сказал, что с того времени фраза Бороды «Едем правильно, а куда — не знаю» стала на его фронте при- словием, ее повторяли, плутая по тяжелым волховским дорогам.
На второй день — 12 января — свыше 1200 орудий и 2000 минометов Волховского фронта взорвали утреннюю тишину и началось наше наступление. Находясь в этот и следующий дни на НП армий, в дивизиях и полках, я наблюдал панораму сражения за освобождение Ленинграда от блокады. Видел и штурм рощи Круглой, ее падение под ударами дивизии Полякова. Здесь встретил нашего спецкора Михаила Цунца. Он уже успел заполнить свои блокноты материалом для газеты. Захватив его с собой, я вернулся на КП фронта и сразу же вызвал по прямому проводу Карпова. Передали первый репортаж, но Карпов сказал, что пока с этого фронта ничего не разрешают печатать. Причины ему были неизвестны, но я подумал, что, возможно, вспомнили неудачно закончившуюся Синявскую операцию по прорыву блокады Ленинграда и теперь решили дождаться окончания дела. Но здесь, на фронте, у всех, с кем я встречался, видел непоколебимую уверенность в нашей победе, и я сказал Карпову, чтобы приготовили передовицу, заказали статьи Алексею Толстому и Илье Эренбургу, набрали и сверстали репортаж спецкоров и все держали на «боевом взводе».