Сорок третий. Рассказ-хроника. (Ортенберг) - страница 85

Писатель рассказывает о старшине Корявцеве. Он прошел в тыл к немцам, попал в ледяную воду и мокрым дрался с врагом. Командир роты приказал: «Иди к нашим — простынешь». Коряв- цев ответил: «Мне и не холодно — меня ярость обогревает». «Вот что значит наступление, — объясняет Эренбург. — Двадцать месяцев нестерпимой тоски, великая ярость России».

В одной из изб Илья Григорьевич встретил раненого бойца Неймарка. Побеседовал с ним и рассказал читателю:

«У него была седая щетина и добрые глаза немолодого человека. До войны он был бухгалтером в Чернигове. Теперь он занят одним: убивает немцев. Наверно, два года назад он не решился бы убить и цыпленка. Он мне сказал: «Прежде, когда приключалась беда, у нас острили — «еврейское счастье». А вот у меня действительно еврейское счастье — осколок мины оторвал три пальца на правой руке, но два остались и остались те, что нужно — могу продолжать… «Раненный, он думал об одном, о наступлении…»

Вот таких афористических, обжигающих достоверностью заметок немало.

Вслед за этим очерком публикуется трехколонник «Новый порядок в Курске». Впервые в нашей газете так подробно рассказано о том чудовищном «порядке», который гитлеровцы установили в оккупированных областях страны. Не то чтобы мы не знали, что там творится. Были сообщения из разных районов, захваченных немцами, рассказы жителей, вырвавшихся из фашистской неволи, партизан, трофейные документы. Наконец, при освобождении подмосковных городов и сел мы видели своими глазами, что натворили гитлеровцы. Но там враг был считанные недели, а в Курске он свирепствовал пятнадцать месяцев.

Несколько дней провел Эренбург в Курске, смотрел, разговаривал с местными жителями и показал их жизнь под пятой фашистских захватчиков. Не обошел он и тему предательства. Одни из тех, кто сотрудничали с фашистами, служили им, убежали с немцами, другие — не успели. Встретился с ними Илья Григорьевич, беседовал и раскрыл затем в очерке истоки их падения. Рассказал о «немецких овчарках» — так презрительно называли девиц, путавшихся с немцами:

«Смазливая девушка. Выщипанные брови. Карминовые губы. Прежде она была студенткой Курского пединститута. Ее соблазнили подачки немецких офицеров, танцы, французское шампанское. Ее соотечественники пятнадцать месяцев мужественно сражались. Люди отдавали свою жизнь, чтобы освободить Курск. А она услаждала палачей своего народа. Она сейчас сидит у меня в комнате и плачет. Позднее раскаяние. Измена, как ржа, разъела ее сердце. На улице праздник, люди смеются, обнимают бойцов. А она сидит в темной комнате и плачет. Она стала отверженной для себя самой, и нет кары тяжелее».