Крупные капли дождя громко стучат по крыше серебрянки, пробивая перкалевое покрытие и поливая нас ледяными брызгами. Нужно накрыть палатку пленкой, но никому не хочется вылезать из теплого спальника под дождь.
— Инструкторская погода, — говорит Сашка, всматриваясь туда, где должны белеть снежные шапки еще не покоренных нами вершин.
— Почему? — спрашиваю я, тоже пытаясь разглядеть сквозь низкую облачность хоть какой-то просвет.
— Потому, что в такую погоду никто никуда не ходит и у них спокойная, беззаботная жизнь.
Про «никто никуда не ходит» Сашка подметил верно. Из-за плохой погоды район закрыт и на пятерки никого не пускают. Поэтому мы лежим вторую неделю в спальниках в ожидании чуда в виде хотя бы пары солнечных дней. Но пока просвета не видно, и нас медленно засасывает полу-животное состояние. Мы, как львы в зоопарке, смотрим на мир вокруг сытыми тоскливыми глазами: и вроде бы вот они горы, а залезть на них нельзя.
В районе кухни начинается оживление, и накрытые перкалевыми плащами пуховые куртки суетливо подтягиваются за едой.
Я наваливаю в миску гречку с тушенкой и лениво мешаю ложкой.
— Не надоело еще пузо растить? — слышу я за спиной голос начспаса и удивленно поворачиваю голову в его сторону. «Кому-это он?» — недоумеваю я.
Начспас смотрит на меня и, ехидно улыбаясь, повторяет:
— На Чапдару не хочешь прогуляться?
Я улыбаюсь, потому что уверена, что это шутка.
— А что район открыли? — тоже саркастически, спрашиваю я.
— Ну, район не открыли, а Чапдару по Сфинксу открыли, — спокойно сообщает он.
Я смотрю туда, где должна виднеться Чапдора. На ее месте белая беспросветная пелена.
Видя мое явное нежелание куда-то идти в дождь и, видимо, желая прибавить мне оптимизма, он добавляет:
— К вечеру дождь закончится, на завтра обещают хорошую погоду, можете идти выпускаться.
Я смотрю на Сашку, он смотрит на меня, и через 10 минут заполненный маршрутный лист лежит у начспаса на коленях.
— Только вдвоем я вас не пущу, ребят еще захватите, — добавляет он и вписывает нам четыре фамилии.
Я недовольно морщусь, всматриваясь в фамилии тех, кого нам «пристегивают паровозом».
— Не хочешь? — ловя мой взгляд, спрашивает начспас.
Я молчу, потому что «не хочешь», означает — «не пойдешь». С нами идет еще одна девушка, которую я знаю по отрицательным отзывам ребят из секции и троица, прозванная кем-то «менты». Я точно не знаю: правда работают они в милиции или прозвище приклеилось за общую недалекость или непригодность для альпинизма, но сути это не меняет. Технически и физически они очень слабые, и брать их с собой на пятерку, да еще в такую погоду — чистое безумие. Видя, что я сильно сомневаюсь, начспас давит на честолюбие: