Монолог плавно переходит в жалобы на жизнь. Я начинаю чувствовать себя чем-то средним между памперсом и тампаксом. Том рассказывает, какая у него тяжелая работа, что он постоянно в разъездах, что у него из-за этого проблемы с женой. Он жалуется, что редко бывает дома, и за чего расстался с первой женой, а теперь у него проблемы со второй. Я молчу.
— Конечно, — говорит он, — какие у вас в России проблемы, только сервис плохой.
Пальцы перестают стучать по клавиатуре, я набираю воздуха, чтобы выдать возмущенный ответ. Поняв, что знаний языка все равно не хватит, чтобы объяснить, какие у нас проблемы, выдыхаю, соглашаюсь и улыбаюсь, да, да бедный сервис.
Внезапно монолог обрывается и наступает затяжная пауза. Я поднимаю голову и смотрю ему в глаза. Боже как я хорошо знаю этот взгляд. Сердце начинает бешено колотиться, в висках стучит только одно — нет, господи нет, я не хочу, я не могу больше, почему я? Вокруг столько женщин мечтающих о любви, почему опять я, за что? Том спрашивает меня, может ли он задать мне личный вопрос. «Куда он меня потащит в кабак или сразу к себе в номер?», — мелькает в мозгу. Я пытаюсь собрать свои мысли и вспомнить политкорректную форму глагола «пошел на фиг». Мозг работает на предельных нагрузках, пытаясь найти выход из создавшейся ситуации. Я знаю, что в Америке запрещены законом личные отношения на работе, и мне нужно пожаловаться начальству. Кому мне жаловаться? Какому начальству? Да меня просто выкинут в двадцать четыре часа из этой страны без выходного пособия.
— Да, спрашивайте, говорю я, — а в голове бешено стучит, что сказать? «Я занята», звучит глупо, не понятно кем занята, или чем занята, и что значит «занята». «Мне надо работать», — нет, тоже не то….
— Это правда, что по улицам Петербурга ходят медведи, — спрашивает Том, явно смущаясь.
— Что? — мои мысли входят в штопор, и я возвращаюсь в реальность.
Том повторяет вопрос, но более медленно, по словам. Он явно смущен, ему неловко, это спрашивать, но человеческое любопытство берет верх над приличиями.
У меня начинается приступ смеха. «Нинка, ну ты же в Америке, в Америке, звучит в висках. Расслабься, все хорошо». Том обескуражен моей реакцией. Он не понимает, чем он так меня насмешил. Я киваю головой и говорю:
— Да, по улицам ходят медведи, пьют водку, и играют на балалайке. Дрынь-дрынь дрынь-дрынь. — Мои руки изображают бренчание балалайки, и меня просто душит от смеха.
Том не видит ничего смешного. Он говорит, что сам лично видел, как русские привозили медведей, которые играли на гармошке, катались на велосипеде и даже играли в хоккей. Я приглашаю его в Питер, посмотреть на медведей на улицах, и возвращаюсь к своей работе.