— Черта с два, — я нашел в себе силы и поднялся. — Ничего у вас не выйдет. Вы не сможете меня убить. Потому что я живой.
Наконец я смог рассмотреть, что было написано на грязных красных повязках. Это были имена и еще какие-то сведения; так, я разобрал на одной руке надпись «отряд №17».
— И правда, живой, — с презрением, смешанным с досадой, проговорил давешний верзила. — Живой и одетый. Такого сразу не убить.
— Никогда, — сказал я и запнулся, потому что увидел на его повязке хорошо знакомое из истории имя. — Ничего у вас не выйдет. Я здесь всего на семь дней.
— Этого достаточно, — он покивал бородой. — Мы тебя тут поводим. Мы тебе тут покажем. Ты за семь дней сам от страха умрешь. Станешь как все. Ну, а дальше… дальше понятно. Богу понадобилось семь дней, чтобы создать мир и мужчину, так? Я обещаю — за семь дней мы твой мир превратим в фарш и сделаем тебя женщиной. Самой падшей женщиной в мире.
Мученики вновь закричали неслаженно, визгливо, отчаянно.
— Слышишь, как пищат? — с удовольствием спросил меня верзила. — Сейчас ты пойдешь на экскурсию. Посмотришь на ад. На наш ад. На свой ад. Только знай, что если ты хоть на миг закроешь глаза, это будет означать, что ты согласен. Согласен на то, чтобы мы сделали с тобой все, что хотим. А теперь — иди и смотри.
Толпа сизокожих людей в красных повязках слегка расступилась, образовав коридор, и я пошел по нему, а они смотрели на меня кто с ненавистью, кто с издевкой, но все без исключения со жгучим интересом.
Неожиданно из толпы вышел и перегородил мне дорогу человек, выражение лица которого резко отличалось от остальных. Тоска плавала в его глазах как осенний лист по луже — он был худ, бледен, а на его повязке значилось имя «Гай».
— Подожди, — воскликнул он, вскинув руку. — Ты должен выслушать меня. Толпа вокруг рассмеялась довольно — как видно, они не раз уже видели это представление, но оно им не надоело.
— Что тебе нужно? — я тоже остановился, потому что не мог пройти, а оттолкнуть, дотронуться до любого из этих людей у меня не хватило бы воли.
— Я Гай из Александрии, — взволнованным голосом произнес он. — И я здесь уже целую вечность, хотя ни в чем не виноват.
Верзила, а вслед за ним остальные каторжники покатились от смеха. Их смех загромыхал так, что на время заглушил вопли и стоны истязуемых. Они стали тыкать в него пальцами.
— Он не виноват!
— Нет, вы слышали, он не виноват!
— Наверное, попал сюда по ошибке! Потому что его спутали!
— Потому что у него есть брат-близнец, а этот святой на бойне!
Они смеялись, они хватали себя за щеки и уши, а он только смотрел на меня живыми просящими глазами.