Я пристально вгляделся — нет, в травах и цветах не было ничего необычного, более того, мне пришло в голову, что нелепо пугаться смерти, находясь в моем положении.
Сделав шаг, я убедился в том, что все не так просто. Ромашка, склонившаяся было под моей ногой, вдруг оторвалась от земли и с тонким визгом закачалась на уровне колена. В голову полезли несообразные мысли о минном поле, тем более несообразные, что минные поля обычно преграждают путь куда-то. Но куда? Я не знал, куда мне нужно.
Может быть, Харон остался в хижине? Значит, мне надо было вернуться и спросить у него дорогу. Исчезнуть в такой момент было с его стороны не очень честно.
Стараясь не задеть продолжавшую противно, хотя и тихо, визжать ромашку, я медленно попятился и вот уже упирался спиной в дверь. Она оказалась заперта. Я постучал, потом снова подергал за ручку — все без ответа. Что оставалось делать? Оставалось действовать на манер сталкера из одноименного фильма.
Подобрав камешек, я бросил его и, стараясь ступать осторожно, двинулся в ту сторону, где он упал. Ничего не произошло, кроме того что все цветы, все эти лютики и ландыши, после того как я прошел по ним, на манер первой ромашки так же оторвались от грунта и повисли в воздухе, слегка повизгивая.
Выбрав в качестве ориентира ближайшее дерево, оказавшееся пальмой, и продолжая бросать камешки, я добрался до него и не без опаски дотронулся. Пальма отреагировала. Она также поднялась в воздух, и к тонким противным звукам цветов теперь прибавился ее басовый, низкий.
Я не знаю, сколько на это ушло времени. Двигаясь от дерева к дереву, мне в конце концов удалось создать некое мощное и разнообразное звучание — оркестр наигрывал нечто бравурное, но с грустным оттенком, словно хоронили фельдмаршала и кони медленно шли, помахивая пышными плюмажами.
Сначала я слушал отвлеченно, пока не понял, что могу разобрать слова среди этой странной музыки.
— И, ах, я самый справедливый. И, ах, благочестивый самый.
Трава вокруг моих ног задвигалась, будто привлеченная звуками голоса.
— Кто вы? — спросил я, помня указания Харона.
Трава неожиданно и быстро стала оплетать мои ноги, потом тело, и через секунду я уже ощутил, как она щекочет шею. С трудом поборов желание стряхнуть, оборвать ее тут же, я ждал. Музыка и слова повторялись, цветы и деревья парили в воздухе, но далее ничего не происходило. Я уже было собрался повторить свой вопрос, как в самой близи уха услышал очень тонкий, но явственный голос — вернее, даже хор из десятка голосов:
— Сядь, скорее сядь, ведь перед тобой Иах! Несчастный, ты медленно каешься, нельзя стоять перед Иахом!