— Пошёл на хуй, — не выдержал я.
Он ухмыльнулся ещё шире.
— А тебе бы именно этого и хотелось, да?
Так обычно препирались школьники во время ссоры. Я это прекрасно понимал. Но вместе с тем, я снова ощутил себя ребенком на детской площадке, к которому пристали хулиганы.
Я глубоко вдохнул, стараясь сохранить спокойствие.
— Это домогательство, — сказал я. — Я доложу о вашем поведении мистеру Бэнксу.
— О, доложишь мистеру Бэнксу о моём поведении, — хныкающим голосом произнес Стюарт. Затем добавил, уже жёстко. — А я доложу о нарушении дисциплины, и ты вылетишь из компании вперёд собственного визга.
— Да мне похер, — ответил на это я.
Программисты старались на нас не смотреть. Они никуда не ушли — им интересно, что будет дальше — но они расползлись по углам комнаты, притворившись, будто изучают ассортимент автомата с газировкой, или листая женские журналы.
Стюарт улыбался мне, но это была злорадная улыбка, улыбка победителя.
— Ты уволен, Джонс.
Я проследил, как он вышел из комнаты и пошёл по коридору. Там находились другие люди, работники других отделов и я впервые заметил, что хоть он и кивал им, те не кивали ему в ответ, никто ему не улыбнулся, никто не поздоровался, никто его даже не заметил.
Я вспомнил его пустой, обезличенный кабинет и меня осенило.
Он тоже Невидимка!
Я проследил, как он скрылся у себя в кабинете. Совершенно точно. На него обращали внимание лишь потому, что был начальником. Затеряться среди других ему мешало лишь наличие определенной власти. Программисты и секретари замечали его, потому что должны были, потому что это их обязанность, так как в корпоративной иерархии он находился выше них. Бэнкс обращал на него внимание, потому что он отвечал за целое направление и должен был знать, чем занимались сотрудники, особенно, начальники отделов.
Но все остальные не обращали на него никакого внимания.
Наверное, именно поэтому Стюарт меня терпеть не мог. Во мне он видел отражение собственных недостатков. Удивляло то, что он даже не подозревал, что был Невидимкой. Его защищала должность и, вероятно, его ни капли не заботило, что за пределами отдела его совершенно не замечали.
Эти рассуждения навели меня на мысль о том, что я могу его убить, и это останется без внимания.
Я тут же инстинктивно отбросил эту затею, попытался притвориться, будто её и не было вовсе. Но она засела у меня в голове, как бы я ни старался её стереть или заменить другими мыслями. Не знаю, от кого я её скрывал. От себя, наверное. Или от бога. Вдруг он слушает мои мысли, отслеживает моральную составляющую моих идей и задумок. Впрочем, это не какая-то случайно пришедшая мне в голову мысль. И сколько бы я ни пытался прогнать её прочь, я понимал, что какой бы она ни была пугающей, она казалась мне… привлекательной.