Вернулся, Анна как раз чай заварила. Выпили чаю. Встретили солнце.
Мы ни о чем не говорили. Посидеть молча — что может быть лучше. То есть может-то многое, но работа есть работа. В любой момент ждал я призыва о помощи хоть из родильного отделения, хоть из инфекционного.
Рассвет закончился, закончился и покой. К больнице подъехал милицейский «жигуленок» и инспектор сказал, что наша «Скорая» стоит на обочине дороги в семи километрах от Теплого.
— А люди? — спросил я, ожидая худшего.
— Людей нет, — ответил инспектор. — Машина в порядке, двигатель холодный, давно стоят. Чуть в сторону съехали, в посадку, с дороги ночью не заметишь. А то плакала бы ваша «Скорая». Народ на дороге ушлый, на ходу колеса рвет. Я там пока сержанта оставил, чтобы присмотрел. Угнали, а вы тут в неведении…
— Не угнали, — медленно ответил я. — На машине повезли больного. Водитель, санитар, больной, все пропали.
— Он что, особенный больной?
— В смысле?
— Ну, чтобы его похищали?
— Сторож наш, Иван Харитонович.
— Сторож… Все равно, нужно сообщать, — он включил милицейскую переносную рацию. Старую, которая больше трещит, чем говорит. Но сегодня она даже не трещала.
— Аккумулятор сел. И когда нам только новую технику дадут? Рация — времен московской олимпиады, «жигулям» пятнадцать лет. На честном слове работаем!
— Безусловно, — подтвердил я слова инспектора с самым серьезным видом.
Да и чему улыбаться? Честному слову гаишника? Право, мне не до того. Слишком уж много в последние дни событий. Шел себе человек, любовался видами, и вдруг оказался на пути лавины. Откуда лавина, если и гор поблизости нет никаких, хоть три дня в любую сторону скачи?
Или есть, но я в слепоте не вижу? Горы, ущелья, пропасти?
Опять развел философию.
— Я поеду, сообщу, — инспектор посмотрел на меня, на Анну, тонко улыбнулся и ушел в солнечный день.
— Что могло случиться? — спросила Анна. Спросила не меня, а — вообще.
— Что уже случилось, — поправил я.
— Да. Будто туча повисла над нами. Черная тяжелая туча.
А по мне — скорее смерч. Воронка, всасывающая людей и уносящая во тьму. Впрочем, у меня подобное настроение после каждого ночного дежурства. Сегодня, по крайней мере, не было пострелянных, порубленных людей.
— Любо, братцы, любо, любо братцы жить,
С нашим атаманом не приходится тужить!
Со стороны послушать — ясно станет: не чай мы пьем.
А на самом деле песня стресс снимает лучше водки.
Пели мы недолго — две строчки всего. Потом стали заполнять документацию, протокол операции и прочее. Медицинская реформа на деле: час работай, три пиши.
Потом пришлось пробу снимать на пищеблоке, что означило конец дежурства и наступление полноценного рабочего дня.