Поэтому Володя и решил сделать доброе дело. Оно, доброе дело, не пропадет.
Слышно было, как Володя отпирает гаражный замок (не три-четыре, как в городе, правда, и машина у него не «Мерседес»), скрипит воротами (нарочно не смазывает, противоугонная сигнализация), терзает стартер. Наконец, мотор ожил, затлели фары, и машина, Жигули-шестерка, подкатила к нам.
— Аккумулятор подсел, — сообщил Володя.
Вместе мы посадили бабу Настю на заднее сидение, где предусмотрительный сосед постелил ветошку, опасаясь кровавых пятен. И то, случись что, поди доказывай, чья это кровь.
До больницы мы доехали быстро, я даже решил, что неплохо бы и самому обзавестись машиной. Но где мне взять старую шестерку, идеальную машину по нашим дорогам. А на новую «Ниву» или командирский «УАЗ» средств не хватает. Дурно я веду хозяйство, неэкономно. Ем каждый день.
Из машины баба Настя вышла сама, и лишь дойдя до приемного покоя, сомлела.
Анна, не говоря лишнего, помогла уложить ее на носилки, и мы переправили ее в операционную. Оперировали при свете трех керосиновых ламп. Настоящая бестеневая лампа у нас тоже была. Но не было напряжения в сети. Аккумуляторы же давно скончались от старости.
Поработать пришлось всерьез, зашить пару сосудов, обработать раны, ввести метрогил капельно, а в другую вену флакон крови. Большая кровопотеря. По счастью, на день Донора у нас ходят охотно — сдал кровь четыреста кубиков, а получил денег на два литра самогона. Опять же донор — человек без СПИДа и сифилиса, которыми в нашем захолустье по-прежнему не гордятся.
Закончив с бабой Настей, я вспомнил, что следует сообщить о нападении дежурному по УВД.
В ординаторской телефон еще вчера работал, к нему вел другой кабель, не тот, что к моему дому.
Но сегодня телефон молчал. Я ритуально дул в трубку, стучал по рычажкам, но результата не достиг.
— По всей больнице то же самое, — сказала Анна. — Ни в приемном покое, ни в терапии телефоны с полуночи не работают.
— Подождем до утра, — похоже, эта фраза скоро станет единственной в моем органчике.
И мы сели ждать. Я и Анна. При свечах, в приемном отделении. Никто не тревожил, да и как потревожишь, если телефон не работает. Больные могли прибыть и своим ходом, пешим или машинным, но, видно, они тоже ждали утра.
Кресла в приемном старые, но усталому человеку кажутся мягкими. Мне казались.
Когда рассвело, я проведал бабу Настю. В палате, кроме нее никого. Подобное случается, особенно летом. Не дают себе люди разболеться. Терпят до осени.
Баба Настя спала покойно. Пульс, дыхание не внушали никаких опасений. Пусть спит, сон — тоже доктор.