На улице снова взвихрился ветер, пространство окрасилось в жутковатый красный цвет, задвигалось немо, беззвучно, всосало ветер в себя, родило внутри Веры ужас – ей показалось, что Шпицберген горит. Полыхает самым настоящим красным пламенем. Земля горит, лед горит, небо горит – все горит, словом.
Она втянула голову в плечи, сжалась в комок: неземное северное сияние – штука колдовская, оно всегда рождало в ней болезненный нервный трепет, ужас, парализовывало – она никак не могла привыкнуть к этому явлению.
Кольцо, подвешенное на волос, еще несколько минут ходило по часовой стрелке, творя неспешные круги, потом движение его сделалось медленнее, а потом угасло совсем.
Тетя Кира прижала к лицу руку, Вера услышала глухой зажатый стон и обняла повариху.
– Не надо, тетя Кира, не плачь… Твой Азат обязательно появится, он не бросит тебя – раз жив, то приедет непременно, вот увидишь…
Так они и сидели у горящей свечи, вздыхали горестно, размышляли – каждая о своей доле, о том, что будет. Красный огонь пространства, бушующий за окном, угас, на смену ему, словно бы разгоревшись из ничего, пришел огонь зеленый, перемежаемый белыми волнами, склеил землю с небом, превратил морозный воздух в волшебное стекло, родил в душе тревогу.
Елена встретилась с Николаем Кирсановым еще раз, уже зимой, синим студеным вечером… В «Пельменной» призывно светились окна, народу было много. Елена никогда ранее не видела здесь столько посетителей, «Пельменная» сделалась похожей на рядовую пивную (а пивных в Москве после войны появилось немеренное количество), Елена хотела развернуться и уйти, как вдруг заметила Кирсанова.
Тот стоял одинокий, по-сиротски печальный, зажатый шумными соседями, с большой фаянсовой чашкой, в которой темнел напиток – вполне возможно, качественный кофе трофейного происхождения, который они пили в прошлый раз.
– Коля! – позвала она Кирсанова. Он не услышал ее, продолжал пребывать в задумчивой немоте, опустив голову перед чашкой.
Вздохнув, Елена решила уйти – говорить с Кирсановым было не о чем, да и они были уже не те, как когда-то, – ни Кирсанов, ни Елена. Она боком протиснулась к двери, нечаянно толкнула бородача в меховой полярной куртке, тот неожиданно выругался, Елена же улыбнулась в ответ и очутилась на улице. Дохнула немного свежего воздуха, и ей неожиданно захотелось назад, в теплую шумную «Пельменную», к оживленным людям. Она была даже готова сосуществовать в одном пространстве с грубым бородачом.
Елена не знала, что бородач уже валяется на полу под каменным столом – Кирсанов не простил ему оскорбления, нанесенного Елене, одним ударом отправил под ноги присутствующих.