У Агеихи было три сына, три подмастерья по части воткнуть кому-нибудь перо в бок, – до мастеров, которые разрабатывают операции, им было еще далеко, а вот в подмастерьях эти парни с косыми челками, закрывающими половину лба, ходили давно.
Впрочем, и без волосяной маскировки было видно, что под челками у них ничего нет, черепушки пусты, как банки из-под американской тушенки, вываленной в бригадный котел. Намного лучше они изучили воровское ремесло и могли через форточку вытащить из чужой квартиры диван, но однажды на воровском деянии попались.
Братья Агеевы решили ограбить ни много ни мало – церковь. И какое только жидкое вещество находилось в их пустых жестяных банках, прикрытых кепками, непонятно. А может, и не жидкое вещество это было, а густое или какое-нибудь еще, никто не знает, не узнает.
Эти нехристи ограбили небольшой, хорошо намоленный храм на Соколе. Следов после себя оставили столько, будто не люди забрались в освященное место – три тонконогих тонкогубых братана, – а стадо слонов, раскрошивших на своем пути десятка полтора посудных лавок.
То, чего не взяли с собой, – начали крушить. Отпечатки пальцев оставили везде, даже на церковном куполе – и туда забрались обезьяны с косыми челками. Арестовали их на следующий же день – всех троих.
И получили они от самого справедливого на свете суда – народного, советского, – достойную награду, так называемую высшую меру… Все трое угодили в расстрельный список. Кража церковного имущества в ту пору была приравнена к краже имущества государственного, поэтому приговор был суров. Всех троих расстреляли.
Хотя они валялись в ногах и обещали, что «больше никогда не будут»…
На обещание обратили внимания не больше, чем на полет мухи в пустом физкультурном зале.
– Тому, что у тебя сынов не стало, сочувствую, – вздохнув, проговорила Солоша медленно, чеканя каждую букву, – а насчет советской власти разговора со мной больше не затевай. Бери свое масло и иди!
Солоша демонстративно повернулась спиной к гостье, лицом к сковороде, вскинула над дымящимся жаревом крышку и вновь начала помешивать деревянной ложкой картошку. Картошка пахла вкусно, рождала невольные слюнки.
Агеиха беззвучно, задом, вдавилась в дверь кухни и исчезла. Вытянув голову, Солоша прислушалась: что там в ее комнате происходит? Шумят студенты или не шумят? Студенты шумели. Солоша покивала головой меленько, по-птичьи, словно бы была согласна с шумом, и вновь накрыла большую, рассчитанную на многортовую семью сковороду крышкой…
Когда она внесла тяжелую, одуряюще вкусно пахнущую сковороду в комнату, студенты – вместе с ними и Иришка – дружно зааплодировали, так зааплодировали, что Солоше показалось: абажур, висевший над столом, вот-вот оборвет электрический шнур и шлепнется на скатерть, а с нее на пол – уж очень здорово закачалось это шелковое изделие.