Цензорская работа хоть и была муторной, иногда казалось, что от чужих писем, от неразборчивых строчек окончательно сядут глаза и Елена сделается слепой, – и все-таки эта работа была лучше, чем бдения в прежнем отделе, Елена теперь бывала дома почти каждый вечер. За исключением дежурств, естественно, – когда выпадали дежурства, это было святое – прикорнуть на пару часов в уголке жесткого служебного диванчика и в дреме думать о том, что дома ждет горячая картошка, любовно поджаренная матерью.
А подружка Ленина младший лейтенант Терехина так больше и не увидела жгучего своего испанца – черноглазый Хулио-Федор погиб смертью храбрых под Харьковом; в Москву жене его, прислали похоронку, документы, вещи и орден Красной Звезды.
Надя Терехина долго сидела над документами Хулио, над его орденом, скорбно шевелила губами, будто неграмотная, перечитывала собственные письма, которые посылала мужу в действующую армию, и печально удивлялась им, будто это были совсем не ее письма.
Во всяком случае, если бы она писали их сейчас, это были бы другие письма. Другим языком написанные и другими словами наполненные.
Внутри у нее намерзла боль, душу обжигали слезы, но глаза были сухи – ни одна слезинка не возникла. Наде казалось, что все, что происходит сейчас, происходит не с ней, а с кем-то еще, с незнакомой посторонней женщиной, либо с экранной дамой – в кино такие несчастные героини встречаются сплошь да рядом и зрители, бывает, откровенно хлюпают носами, глядя на их страдания, и она тоже хлюпала, сидя в кинотеатре, а сейчас, когда беда коснулась ее самой, слезы почему-то не могли вырваться наружу, словно бы их у Нади не было вовсе.
Кончились слезы. И любовь кончилась – убили ее. Хотя и скоротечная была любовь, но сильная… Надо было воспитывать ребенка.
Полина освоила новую профессию – чертежницы. Понадобились девушки в морском штабе, умеющие красиво, чисто и быстро чертить, – из команды сигнальщиц выделили двоих, самых опрятных и прилежных, Полину и Марину Новикову, старательную девчушку, приехавшую из Вологодской области.
Когда Коваленко в очередной раз прибыл с фронта и заглянул в родное свое отделение, то не обнаружил там ни Полины Егоровой, ни Марины Новиковой, удивился так, что даже помрачнел лицом.
Насчет Марины он не сказал ни слова, а вот по поводу Полины Егоровой устроил форменный допрос.
– Где она?
– Забрали в штаб военно-морских сил фронта.
Порасспрашивав главстаршину, оставшегося в команде вместо него, Коваленко немного поспокойнел, – не то ведь поначалу здорово испугался, подумал, что Полину убили, но она, слава богу, была жива, и Коваленко, одернув на себе новенький бушлат, выданный ему, как награда перед поездкой в Кронштадт, поправил рубиновый орден, красовавшийся на груди, поинтересовался деловым тоном: