– Хел, – не своим голосом завизжал Давыдов. – Вытаскивай нас.
– Всех? – Хел поднялся и как ни в чем не бывало шагнул в середину распадающейся на куски комнаты. – Ты забрал данные?
Семен оглянулся на копошащегося в недрах сейфа барона, и в руке у него свернул нож.
– Я успею, – упрямо кивнул капитан, оттолкнулся от стены и рухнул на спину самозваного бога, вонзая тому лезвие в шею. – Сначала ГРУ, потом майора, а меня последним.
Ткань локации затрещала по швам. Это исполин, взявшись за прореху двумя руками, расширял ее, стараясь проникнуть внутрь. Черно-красные горные вершины просели, превращаясь в песок, небоскребы дрогнули, и ночь, опустившись на землю, накрыла всех молчаливым саркофагом. Лишь только два огня, два темных рубина в сияющем обрамлении остались на небосклоне. Хозяин их решил забрать свое, и он пришел в этот мир.
Шесть дней до часа икс. День. Реальность. Петергоф
Возвращение к реальности было болезненным. Голова отчаянно раскалывалась, а затылок пылал, сказывались последствия удара дубинкой. Зрение и слух возвращались на удивление долго, и все то время, пока основные чувства еще не вернулись, Всеволод пребывал в замкнутом пространстве, искусственном вакууме. Первым появился свет. Неясное размытое грязно-белое пятно в антраците безмолвия проявилось будто ниоткуда и стало распространяться, как маслянистое пятно по чистой глади лесного озера. Вскоре оно заполнило все осязаемое пространство, и появились первые силуэты, тени и очертания предметов, а с ними пришел и слух.
– Приходит в себя… – Голос был сосредоточен, хрипловат и майору не знаком. – Сколько он уже так?
– Вторую неделю, – отозвался звонкий, молодой, уже знакомый и щемящий где-то в сердце… – Вы должны что-то сделать, доктор.
– Мы делаем все возможное, госпожа Курехина. Ваш муж поступил с серьезной черепно-мозговой травмой и кровоизлиянием в мозг. То, что он до сих пор жив, можно объяснить только чудом… Еще четверо, поступившие с ним в один день, едва ли не в схожей ситуации, а двое до сих пор не переведены из реанимации.
– Он поправится, доктор? – Голос дрогнул…
Светка, верная моя Светка, ты даже сейчас со мной.
Какой же я был дурак, что пренебрегал тобой, был порой нечестен, лукавил, не ценил ту теплоту и внимание, что ты, дура, тратила на меня, идиота…
Боль осознания собственной беспомощности, невозможности просто протянуть руку и коснуться любимого человека, обожгла хуже удара бича. Снова поток сознания, странные мысли, дикие образы вздымающихся черных башен, заполненных мертвецами, и строй нацистов, идущих по пригороду коммунистической утопии, чеканя шаг и бодро горланя какой-то гимн. Танки… траки вертятся, взрывая дерн и выставляя напоказ обнаженное нутро чернозема.