Кроме того, ритуал похорон (погребальная песня, объезд вокруг холма) повторяет ритуал тризны по Беовульфу (в описании похорон Беовульфа тоже нет ни следа какого бы то ни было религиозного обряда!):
Вождю воздали
последнюю почесть
двенадцать рыцарей
высокородных, –
объехав стены
с обрядным пением,
они простились
с умершим конунгом,
восславив подвиги
и мощь державца
и мудромыслие…
(Ст. 3162–3173, пер. В. Тихомирова)
>633 Рох. «друг музыки».
>634 Pox. «старый».
>635 Pox. «господин» (ср. сканд. Фрейер, бог благополучия).
>636 Рох. «друг господина».
>637 Рох. «друг золота».
>638 Рох. «смелый» (от deor – дикое животное).
>639 Рох. «яростный».
>640 Рох. «защита».
>641 Рох. «господин оставшихся».
>642 Рох. «любимый».
>643 Рох. «правитель».
>644 Рох. «правитель людей».
>645 Рох. «друг людей».
>646 Рох. «князь».
>647 Рох. «любезный друг».
>648 Рох. «враг, разбойник».
>649 Кв. «чернорукие-?».
>650 В оригинале – «by stock or by stone» («y ствола и камня»). Шиппи (с. 135) считает, что здесь текст ВК не без сознательного умысла автора перекликается со средневековой английской поэмой «Перл» («Pearl»). В этой поэме отец говорит своей умершей дочери, которую встречает во сне: «We meten so selden by stok other ston» («Мы так редко встречаемся у камня и кроны»). Толкин в своем переводе «Перла» на современный английский язык (опубл. в 1975 г.) не сохранил этого выражения, зато использовал его в ВК. «Так редко» на языке древнеанглийской поэзии означает «никогда» или «только в этот раз». «У камня и кроны» означает здесь «во плоти», «в действительности». Древнеанглийскому читателю это выражение было бы понятно; Толкин пошел на смелый эксперимент, решив проверить его на читателе современном. Некоторые критики отнеслись к этой фразе Древоборода достаточно сурово – те самые критики, которые в штыки приняли попытки Толкина расширить современный стиль за счет древнего. В письме к X. Брогану (П, с. 225, сентябрь 1955 г.) Толкин пишет, что остро отрицательная реакция некоторых критиков и читателей на архаизмы в ВК вызывает у него сильную досаду: его огорчало, что подобное отношение к архаизированию стиля встречается в век, когда с языком во имя обыкновенного «самовыражения» автора позволено делать все что угодно. «Многого языком наших поверхностных и зачастую легкомысленных идиом передать просто невозможно», – сетует он и спрашивает, что было бы, если бы, скажем, Теоден в гл. 6 ч. 3 кн. 2 вместо слов «Нет, Гэндальф! Ты, должно быть, сам не ведаешь силы своего волшебства! С той минуты, как ты исцелил меня, все изменилось. Я сам встану во главе войска – и, если так решит судьба, паду одним из первых» сказал: «Ну что ты, что ты, дражайший Гэндальф! Ты просто не знаешь, какой ты первоклассный доктор! Все будет совершенно иначе! Я сам поеду на войну и буду лично командовать армией, даже если меня прихлопнут в первом же сражении!» Такой язык, говорит Толкин, порождает «неискренность мысли, разлад между словом и значением» и вызывает ощущение, подобное тому, как если бы какой-нибудь атеист ссылался на то или иное христианское верование, не придавая ему в глубине души никакого значения. «Зачем игнорировать богатство английского языка, который предлагает нам огромный выбор стилей без всякого риска сделать свою речь непонятной?» – спрашивает Толкин.