Вадим открыл рот, чтобы возразить, но лишь вздохнул. Переубеждать девочку в том, в чем она права, он не хотел. Она была слишком растрогана. И еще Вадим открыл для себя странную вещь: никто прежде не говорил с ним так искренне. Он подумал о том, когда сам последний раз открывал кому-то свою душу. Не смотря на мальчишеский авторитет, он вел себя замкнуто, если дело касалось семьи. Он был готов поделиться чем угодно, но не уродством отца, избивающего его по первому не понравившемуся слову. Он никогда не вытряхивал из себя этот мусор, потому что знал: жить в самом себе гораздо проще, чем терпеть всеобщие сожаления. Он боялся, что однажды к ним придет полиция и за издевательства заберет отца в тюрьму. Кто тогда останется с ним? Всем плевать на одинокого мальчишку.
— У Олега хорошая семья, — Яна укуталась в куртку. — Он мне нравится, потому что он добрый, и его мама не считает меня сумасшедшей.
Вадим покачал головой. Когда Яна заговорила про Олега, он позабыл обо всем, о чем думал раньше. Ему впервые захотелось поделиться своей болью с другим человеком, но в его сознании вновь возник непреодолимый барьер. Нет, это никогда не выйдет на свободу. «Я живу под куполом, — сказал он себе, — и этот купол ничто никогда не прорвет». Даже маленькая одинокая девчонка, к которой вся школа относится с пренебрежением.
Через несколько минут они разошлись по домам. Ночью Вадим лежал с открытыми глазами. Он слышал, как в соседней комнате вздрагивает пол. Отец вернулся с работы не один. Сегодня с ним была женщина. Очередная женщина. Жизнь без жены давала ему право на свободу.
Их дом состоял из двух комнат и кухни, а деревянные стены были настолько тонкими, что от топота ног на кухне в его комнате вздрагивал комод. Вадим лежал и думал, что будет дальше. Ему не хотелось спать, сердце постукивало, словно предчувствуя беду. В какой-то момент он ощутил тревогу, и ему вспомнился эпизод из романа Айтматова «Плаха». Он прочитал третью часть повести, после того как учительница по литературе рассказала классу первые две. И вот он лежал, ощущая в себе ком разрывающейся боли. Сердце сжималось, и он покрывался ковром судорог.
А на кухне стоял смех.
Когда это случилось, Вадим услышал громкий звон бьющегося стекла. Потом загремел чайник, и женский крик облаком охватил весь дом. Вадим не мог разобрать в нем слова, но чем быстрее крик приближался к нему, тем больше паники скрывалось в этом звуке. Настала секунда, когда крик прекратился, и его коснулось эхо… «Папа что-то натворил», — подумал он и задрожал. Через несколько секунд на кухне стало еще тише, и дрожь усилилась. Вадим понял, что больше не может лежать в постели. «Мой отец там, — говорил он себе. — Он как всегда пьян, а когда отец пьян — он непредсказуем».