Патрик улыбнулся и послал ей в ответ воздушный поцелуй, затем ловко запрыгнул на подиум. Пьяные люди за столиками загудели. Они требовали музыку. И повеселее.
Альберта вздохнула и мечтательно посмотрела на стеклянные полки, где в ряд были выставлены бутылки с цветными этикетками. Ребята начали играть вступление. Совсем как на пластинке Группы. Альберта оживилась. За стойкой она сидеть уже точно не планировала.
— Ты обещала рассказать о маме, — напомнила я.
— Как раз песня о ней, маман. Веселое хочешь? На пятом этаже галерея. В ряд вывешены портреты: прабабушкин, мамин, брата, сестры, мой и папин. Представь, он в парике и титульных лентах! Полгода моя мамочка за ним бегала — уговаривала дать согласие позировать художнику в приличном виде. Приедешь в гости — посмеешься от души… Забыла, исповедь — интересно, почитай. Только верни побыстрее. Заметит, что стащила…
Я прижала к груди столь ценную книгу. Пробежала глазами первую страницу, но взволнованный голос Альби отвлек:
— Вот это песня! — воскликнула Альберта и, вытянув руки, побежала к подиуму. На куплете ей удалось протиснуться в самое пекло, а на припеве она «растворилась» в безликой толпе. Над сценой вспыхнули красно-желтые лучи света. Лампочки на потолке криво вращались и иногда застывали, освещая чью-то волосатую голову. Я присела на табурет и погрузилась в чтение.
«- Любимый сынок и старшая дочь! Забыли, к какой семье принадлежат? Или как? Чему их няньки учили? Хамить, грубить?
Я отложила приборы — Пен не в духе, раз надумал поскандалить за ужином.
— Почему ты завелся?
— Отвечай, какой план вынашивают твои дети?
— Бред!
— Ты помогаешь им! — Пен не унимался.
Анабель с тревогой в ясных глазах вцепилась холодными пальцами в мою руку.
— Прошу, не ругайся при ребенке!
— Я после поговорю с тобой, — сказал Пен и до утра мы не виделись.
Идеальный план дал трещину. Было так замечательно чувствовать себя пусть и не гласным, но правителем. Навстречу идут люди. Приветствуют, улыбаются, интересуются настроением, желают хорошего вечера, уступают дорогу. Многие догадываются о наших с ним отношениях, но никто не решается спросить прямо: а где он провел ночь, завтракал, обедал, ужинал? И Пена задевает безразличие. Он бы сказал правду, все как есть.
Пен входит в кабинет и хлопает дверью. За окном — безмолвная тишина и унылая пустота. На верхней полке стеллажа среди книг и сувенирных статуэток затерялась пузатая бутыль. Не раздумывая, он хватает спиртное и погружается в глубину объемного кресла. Откручивает стеклянную пробку в форме цветка-лотоса, истерично смеется, кружится. Сейчас, когда крепкий напиток обжигает горло и думать хорошо, и радостно на душе и проблемы как будто испаряются сами собой. Бесследно, как свет от сторожевых фонарей на посту охраны, который, точечно мелькая, рассеивается в ночной мгле.