— Когда-нибудь, — сказал Ваня, болтая ногами, — у меня будет белый-пребелый отель. С колоннами. Вон, как «Ореанда», — мотнул он головой через плечо. — В нем будут жить люди из разных стран и никогда не будет никаких проверок.
— А я стану тебе помогать!
— Ага. Ты будешь всем распоряжаться… Будешь этой, как ее… женской рукой.
— Ладно, — согласилась я. — Только, чур, тот отель — у самого моря!
— Конечно.
Словно в продолжение того давнего разговора нынешний Ваня, владелец белоснежного отеля на берегу Ливийского моря, прищурился и спросил:
— Ну что, как назовем дите? Пора уже определяться.
— У самого моря…
Время было за полночь. Мы с Иваном стояли на балконе третьего этажа отеля. Внешнее освещение выключили. Слева от бухты висела луна. Из-за штиля ее дорожка казалась отблеском на полировке. Бухту окаймляли два мыса. На левом притулился маленький отель, правый напоминал лежащего мордой в море дракона (или крокодила), за что и получил имя — скала Спящий Дракон.
— Это прям как у твоей Ах-хм-матовой, — сказал Ваня чуть запинаясь (метаксу мы к тому времени допили).
Первую часть ахматовской поэмы «У самого моря» я зубрила весь август перед вторым классом. Отпуская нас на каникулы, учительница велела 1 сентября каждому рассказать стихотворение о том месте, где он провел лето. Мама решила, что я выучу не просто какой-нибудь стишок-скороспелку о Крыме из творчества многочисленных лауреатов всесоюзных премий, а сразу — Ахматову. Это был изящный подарок учительнице — поклоннице поэзии Серебряного века. Для правильного настроя я повторяла прочитанное глядя в море, сидя на соленом камне. Финальную госприемку 31 августа проводила мама, а вот постоянным слушателем в течение всего месяца был, ясно, Ваня. Не сказать, что особо благодарным, но выбора у него не было — знал, что, пока я не пробубню положенные восемьдесят три строки, смотреть на дельфинов у Приморского пляжа или на огромный корабль, зашедший в порт, мы не пойдем. Волей-неволей он и сам выучил кое-что из поэмы. К великой радости своей мамы — Розы Михайловны. Когда нас разбирали по домам в конце лета, она особенно жарко прижала меня к пышной груди и расцеловала. Роза Михайловна заведовала кафедрой истории зарубежной литературы в университете, и ее очень огорчало нежелание сына учить стихи, хотя бы самые простые, вроде Агнии Барто.
— Ну, допустим… А на вывеске как будет? — Ваня отвернулся от бухты, слегка откинулся назад, охватывая взглядом залитые лунным светом стены, словно примеряя к ним имя.
— На вывеске можно сделать крупно по центру: «By the sea». И в двух нижних углах мельче: по-русски «У самого моря» и по-гречески «Пάνω στην θάλασσα», — ответила я и тоже развернулась.