Однако цель, как ни цинично звучит, достигнута. Заклятье могли наложить только в тот краткий период, когда брошь была у доброй Абель, или теперь уже — сестры Джиннайн. Ну не могли же злодеи заранее просчитать, когда и какую брошь купит эта плутовка. Поэтому следующим утром поехал я в тот монастырь.
Приехал, но ведь это монастырь, притом женский, так что ни к какой сестре Джиннайн меня не пустили. Вообще бы никуда не пустили, но я же барон де Безье, грубо говоря — представитель главного спонсора, потому был принят лично настоятельницей, матерью Филиппой. Пожилая женщина с властными чертами лица смотрела на меня сурово, словно осуждала за какой-то только ей известный грех.
— Господин барон, я благодарна Вашей семье за поддержку нашей обители, но должна напомнить, что, когда женщина приходит в монастырь, она порывает мирские связи. И я не желаю, чтобы прошлое нашей сестры отвлекало ее от мыслей о Боге. Не скрою, особенно я не желаю ее встречи с Вами — слишком дорого ей обошлось ваше знакомство.
— Досточтимая матушка, я клянусь, что мои помыслы чисты. Разговор с сестрой Джиннайн необходим мне, чтобы я смог покаяться в грехах. Несколько лет назад я потерял память. Многое вспомнил, но не все. Я действительно много грешил, за что сейчас раскаиваюсь, но если не смогу вспомнить свои грехи и отречься от них — как предстану перед Всевышним? Умоляю Вас о милости. И, пожалуйста, прочтите письмо отца Гюстава.
Хорошо, что я догадался обратиться к нему прежде, чем ехать сюда. Думаю, что без этого письма не смог бы ничего добиться от матери-настоятельницы. Не знаю, что отец Гюстав написал — он передал мне его уже запечатанным, но именно оно помогло узнать правду.
— Хорошо, Вам разрешается говорить с сестрой, но только в моем присутствии. Можете не волноваться, ничего нового для себя я не узнаю, и все, что будет здесь сказано, останется тайной исповеди.
В келью вошла женщина средних лет с добрым лицом и ясным взором, какой бывает только у искренне верующих людей. Взгляд у нее поменялся, только когда она посмотрела на меня. На мгновение, но в нем сверкнула такая ненависть…
— Матушка, Вы звали меня?
— Да, сестра. Я прошу тебя ответить на вопросы господина барона. Я знаю, насколько это будет тяжело, но прошу о смирении и послушании. Твои ответы очень важны. Считай этот разговор искупительной епитимьей.
Сестра Джиннайн повернулась ко мне.
— Что Вам угодно знать, господин барон? — видно было, как тяжело ей со мной разговаривать.
— Три с половиной года назад Вы передали мне брошь. Расскажите, пожалуйста, от кого Вы ее получили и что с ней делали до того, как отдали мне.