— По крайней мере, эта ночь наша и ты мой.
С этими словами она протянула руки, охватила пальцами мою шею и привлекла к себе.
Я посмотрел вниз. Предо мной расстилалась бездна громадная, необозримая, по которой таинственно переливалось серебристое сияние луны. Отвесные кручи, скалы, пропасти, темные силуэты чинар, грабов и задумчивых кипарисов, траурно простиравших свои ветви, голубоватые озера, светящиеся, как хрустальные блюда, яростно падающие с крутизны реки — все это, разбросанное на необозримом пространстве, было охвачено особенной таинственной жизнью и, казалось, покоилось под нашептывание чарующих грез. Где-то далеко в ущелье, посреди гор, белелась длинная, излученная лента домов Тифлиса со светящимися точками огней.
— Смотри, мы здесь, а там внизу бездна и имя ей — мир.
— Мы с тобой два особенных существа — не правда ли?
— Пожалуй.
— Особенные — да. А упоительно хорошо в этой голубой беспредельности. Здесь рождаются мысли и смелость. Мне кажется, ты вознес меня куда-то на страшную высоту и, глядя в эту бездну, меня охватывает смех при виде города, где живут ничтожные люди, всего боящиеся и непростительно скучные. Теперь у меня точно выросли крылья и я поднялась, легкая, как птица, веселая и гордая.
Под смеющимися ее губами выдвинулись белые зубы и стиснулись, точно смех остановился в ее груди и не выходил из ее уст.
— Ты сегодня какая-то особенная, Тамара.
— Веселая?
— Не совсем. Есть нечто, что тебя ужасает.
— Нечто есть!.. Какой ты скучный.
Она нахмурилась.
— Ты хочешь отравить лучшее, что есть в жизни — любовь. Да?
— Нет, такого желания я вовсе не имею, совсем напротив.
— Не напротив, если умышленно портишь всю веселость. Раз навсегда я тебе сказала: не говори со мной твоими таинственными загадками, которые я никогда не буду в состоянии понять. Никогда, слышишь ли, и иди вперед…
— Вот то-то, все-таки вперед.
— Не понимаю я, о чем ты… Одно только повторяю: мое положение невыносимо и исключает всякую возможность свободной любви. Выйти из такого положения я не вижу возможности. Ты видишь и знаешь. Ты человек с железной волей, как сам говоришь — так и веди меня. Я так жажду счастья, любви, свободы… Ведь жить, значит любить… а я вся состою из эфира и пламени…
— Правда, правда.
— Какой же ты глупенький, мой миленький философ: стоишь здесь со мной на такой высоте, где никого нет, кроме орлов, и не хочешь подражать им: схватить свою орлицу!
Она рассмеялась и, положив руки на мои плечи, стала смотреть на меня смеющимися, особенно очаровательными глазами.
— Ну, же, ну!.. — прошептала она и впилась губами в мои губы.