Навеки мы запомним дату 22 июня 1941 года. Всегда и везде будут отмечать ее люди, как начало конца невиданного в истории бедствия. Но для наших отцов и дедов это было началом невероятно жестоких испытаний. Через много лет Константин Симонов напишет об этом дне:
Тот самый длинный день в году
С его безоблачной погодой
Нам выдал общую беду
На всех, на все четыре года:
Она такой вдавила след
И стольких наземь положила,
Что двадцать лет и тридцать лет
Живым не верится, что живы...
Для Лягина не было вопроса, что делать дальше. Он сделал выбор задолго до того рокового воскресного утра. О неотвратимом приближении грозы Виктор знал гораздо раньше других. Потому, вероятно, и спешил в Москву. На фронт, только на фронт! Без раздумий, решительно я бесповоротно ступил Виктор Лягин на путь смертельной борьбы с фашизмом лицом к лицу.
«14 июля 1941 года.
Мои дорогие мама, Аня и Татка!
С большой горечью я сознаю невозможность нашей встречи после долгой разлуки, тем более что нас ждет новая, столь же продолжительная... Знаю, как вам хотелось увидеть меня, поверьте, и у меня болит душа. Но сейчас, когда советскую землю оскверняют фашистские варвары, я не могу быть в стороне от великой войны, на которую поднялся весь народ. Сегодня я выезжаю на фронт. Бесконечно счастлив, что буду лично участвовать в священной борьбе за честь и свободу нашей Советской Родины. Тысячи проклятий Гитлеру! Отольются ему наши слезы, сторицей заплатит он за кровь и страдания народа...»
Виктору Александровичу удалось перед отъездом отправить жену с сыном в глубокий тыл. Вслед им полетело письмо, в котором Лягин спешил досказать то, что не успел в короткие часы расставания.
«Дорогая Зиночка!
Сегодня я выезжаю. Настроение приподнятое, все мои помыслы только об одном — как лучше выполнить порученное мне задание. Не волнуйся, пока как будто все идет хорошо. Помни, о чем я тебя просил при расставании: береги и расти сына здоровым; целуй его от моего имени каждый день; обязательно помогай Татке; находи силы переносить трудности военного времени; не тревожься, если будут перерывы в нашей переписке...
Как вы добрались, я уже не спрашиваю. Знаю, что было тяжело, что устроились не так хорошо, как хотелось бы. Но ничего не поделаешь — время такое. Многим, очень многим приходится гораздо хуже...
Сына не балуй, закаляй его физически. Ты знаешь мое здоровье, мою выносливость. Пусть он будет еще крепче. Таточка остается с Аней и бабушкой. Если тебе будет особенно трудно, можешь им доверить и Витика. Правда, где наши ленинградцы, я еще не знаю. Но я просил их списаться с тобой, — может быть, вы и встретитесь...»