Он брезгливо отерся, заслоняясь локтем. Наклонил голову, словно проезжал под низким опасным сводом. Свалка оставалась позади, утихала, опадала. Птицы отставали, усаживались на теплую гниль, грелись в ней, клевали истлевшее, выброшенное из города вещество.
Когда вплотную приблизились к городу, въехали на бетонку, пошел снег. Там, где только что было черное, усеянное птицами, дырчатое драное небо, теперь дышала мягкая сеющая белизна. Снег падал густо, ровно. Остужал лица благоухающей прохладой. Щекотал брови и щеки. Таял на губах. Сыпал на броню, на дорогу. Окружал рубиновые хвостовые огни танков.
Снег был внезапен, обилен. Закрывал все вокруг, словно был ниспослан чьим-то велением. Казалось, на трассу, на близкий город был наброшен покров, занавешивал, не пускал. Слепил глаза механиков-водителей, забивал горячие решетки моторов, заклеивал триплексы и прицелы, закупоривал стволы пушек.
Кудрявцев оказался среди невесомой воздушной белизны и почти испугался этого знамения небес. Ему на голову просыпалось множество хрупких частичек, которые о чем-то умоляли его, исчезали, гибли бессчетно под стальными гусеницами.
Природа, окружавшая боевую колонну, о чем-то вещала, говорила с людьми на невнятном языке. Люди не понимали его. Давили на педали, сжимали оружие, сквернословили, переговаривались в эфире хриплыми голосами. Бригада, включив прожектора, натянув трансмиссии и карданные валы, пробиралась сквозь снегопад, оставляя на белой земле черный липкий след.
Кудрявцев чувствовал таинственность этого внезапного снегопада. Старался разгадать таившуюся в нем весть. Подставлял снегу ладонь, ловил губами снежинки, смотрел вверх на бесчисленное прилетавшее из неба сонмище.
Тот давний, из детства снегопад, накрывший их городок белым влажным одеянием. На мокрую землю, на палисадник, на черную воду реки, на заборы, на мертвые остья подсолнухов, на розовые вялые астры, на подгнившую скамейку, на забытый материнский платок вдруг стал падать снег. Густой, влажный, сладко пахнущий, словно прилетел из благоухающего небесного сада. Он стоял в палисаднике изумленно-счастливый, один, в непроглядной белизне, отделявшей его от всего остального мира. Этот опадающий чистый холод, чудесная невесомая материя была для него, во имя него. Дарила ему безымянное драгоценное чудо, которое делало его непохожим на всех. Ему одному сообщала бесшумную, бессловесную весть о чем-то небесном и чудном. Он испытал вдруг такое волнение, такое детское умиление и нежность, что опустился на колени и, сокрытый от глаз, прижался лицом к земле, прожигая снег до мокрой вялой травы. На земле, на стеблях — отпечаток его лица. Щеки горят. На ресницах — холодные капли. В снегопаде — куст шиповника с красными твердыми ягодами.