— Sic dedo me…[159]
Но что-то было не так. В мерцающем свете свечей Корсо видел, как библиофил растерянно запнулся, умолк и стал проверять порядок расположения предметов в магическом кругу. Клепсидра отсчитывала последние секунды, так что срок, отведенный Варо Борхе, видимо, был ограничен. Он еще раз повторил последние слова, уже настойчивее, и тронул по очереди три клетки из девяти:
— Sic dedo me…
Корсо ощутил резкий привкус во рту и с отчаянием огляделся по сторонам, вытирая запачканную красным руку о полы плаща. Новые и новые свечи, искрясь, гасли, и дым от обуглившихся фитилей спиралями вился в красноватой полутьме. Дым-Уроборос, с горькой иронией подумал Корсо. Потом кинулся к письменному столу, вместе с другой мебелью сдвинутому в угол; резким движением смахнул мешавшие предметы на пол, порылся в ящиках. Денег не было, как и чековой книжки. Ничего.
— Sic ехео те…[160]
Библиофил продолжал свои заклинания. Корсо бросил последний взгляд на него, на магический круг. Варо Борха стоял на коленях в центре, склонив разбитое лицо, на котором застыло выражение экстаза. Он отворял последние из девяти врат с улыбкой безрассудного счастья; темная дьяволова черта — окровавленный рот — пересекала его лицо, словно рана, нанесенная кинжалом ночи и мрака.
— Сукин сын, — сказал Корсо. И решил считать договор на этом расторгнутым.
Он спускался по лестнице к светлому полукругу, который вырисовывался внизу, под аркой, соединявшей последнюю ступеньку с патио. Там он остановился — рядом с колодцем, мраморными львами, решетчатой изгородью, — остановился и глубоко вздохнул, наслаждаясь свежим и чистым утренним воздухом. Порылся в кармане, вытащил из мятой пачки последнюю сигарету и, не зажигая, сунул в рот. Несколько мгновений он простоял неподвижно, пока луч восходящего солнца, красный, горизонтальный, который, въезжая в город, Корсо оставил за спиной, добрался до него, пробившись сквозь фасады домов из серого камня, застывших на площади, и отпечатал у него на лице рисунок кованой решетки. Корсо прикрыл глаза, полные бессонницы и усталости. А луч набрал силу и, медленно двигаясь, залил светом патио вокруг венецианских львов, и те склонили мраморные гривы, словно благосклонно принимали утреннюю ласку. Этот свет, сначала красноватый, потом сияющий, окружил Корсо облаком золотой пыли. В тот миг на самом верху лестницы, за последней дверью в царство теней, там, куда никогда не проник бы свет мирной зари, раздался крик. Душераздирающий, нечеловеческий вопль — вопль ужаса и отчаяния, в котором с трудом можно было узнать голос Варо Борхи.