Городок располагал увлекающиеся натуры обманчиво мечтать о наступающем уже новом человечном времени и неизбежно притягивал к себе, особенно первое время, не только ученых, но и деятелей культуры — режиссера Никиту Михалкова, например.
Игнату Прянишникову понравилась очевидная футуристичность архитектурного решения высокого и прямого как стрела центрального проспекта с редкими жилыми зданиями и институтами, по которому они два дня прогуливались с сопроводившей его до места и всему радующейся восторженной его мамой. И молочные коктейли в магазине, особенно вкусные после прогулки в насыщенном кислородом воздухе, ему понравились. И экскурсия в один из институтов, где люди в белых халатах показывали ребятам свои лаборатории, и где в комнате с белыми перфорированными стенами, на монохромном мониторе первого увиденного Игнатом компьютера, в хитрой игре на выживание крутился по экрану зеленый человечек, съедая все другое зеленое, что там было, пока не оставался один среди пустого серого мира.
Но теперь, спустя тридцать с лишним лет, Прянишников понимал, что все это был только благоприятный фон для того, чтобы он понял и удивился людям, с которыми общался, и которых видел со стороны, и о которых только слышал — и уже всю жизнь потом мог не только догадываться, но и знать о существовании в людском многообразии таких же, как он, и много лучших него, и настолько лучших, что дух захватывало от одной мысли, что они есть.
Почему-то Игнат от своей области приехал в школу один. Вряд ли не было больше земляков, прошедших предварительные испытания на месте. Скорее всего, не поехали. Хохлов еще здесь не было, ребят из Сибири и с Севера — там были свои университеты и интернаты. Зато собралось много белорусов и ребят из ближних к столице областей. Много было тамбовских — Игнат связал это с тем, что уроженцем Тамбова был Колмогоров, придумавший эти интернаты для одаренных детей из провинции.
Как бы то ни было, соседом Игната по комнате в общежитии и по парте на период летней школы оказался скромный пацан из тамбовской деревни, которого тоже привезла мама, женщина в платочке, не ставшая, как мама Игната, гулять и искать, где переночевать, а сразу уехавшая.
Прянишников натужно покопался в памяти, вспоминая, как звали того парнишку — не вспомнил. Без имени парень мог потеряться в проявляющихся смутных картинках, и Прянишников решил обозвать его Сашей. То, что он помнил о его внешности: крепкое сложение мальчишки, не чуравшегося работы по хозяйству, короткие волосы с кудрявым чубом и светлое, рубленое по-тамбовски прямыми углами лицо — вроде бы не противоречило выбранному имени.