Так что по своевременности приобщения к наукам «чумазые» были евреям не конкуренты и поначалу заведомо отставали, но как все-таки быстро догоняли и обгоняли лидеров и какую конкуренцию смогли им составить! И поднялись бы Арнольд или Синай на свою высоту без этой конкуренции?
Прянишникову довелось повариться в мехматовской смеси из натасканных к поступлению в вузы выпускников интерната, больше половины которых были из «чумазых», а евреев не было ни одного, и москвичей из сильных школ и математических классов, больше половины которых была евреями, а из «чумазых» — никого, довелось учиться у разных учителей и посмотреть на университетских преподавателей разной национальности — и вот, до чего он дошел в собственном исследовании национального вопроса.
Среди евреев тоже было много неудачников — значит, только своевременного воспитания и образования мало. Успеха добивались те их них, кто искренно хотел сделать, а не имитировать дело. А еще не мешал делать свое дело не одноплеменнику. Поэтому если в чужой Игнату среде было поначалу хотение другого рода, оно или вело к неуспеху или преобразовывалось в искреннее намерение состояться. И самые успешные евреи многое в себе преодолевали, чтобы подняться — национальные условности, в том числе.
Прянишников признал точное название феномена, которое объяснило его уважение к тем, кто состоялся, — русские евреи. Не вынося свои мысли на обсуждение и не боясь поэтому укоров в высокопарности, он говорил себе, как чувствовал: в них был русский дух. Этот дух был в строках известных, но лично ему незнакомых строгого Арнольда, эмоционального Баренблатта и других, оставивших добрые слова о Колмогорове10. Этот дух был в готовности старенького Льва Давидовича, члена-корреспондента и записного оппонента периферийных ученых, ехать на защиту диссертации неизвестного ему Прянишникова. И в желании мехматовского выпускника 12-тью годами ранее Игната, пробующего профессорскую кафедру в местном университете с дальним прицелом на их альма-матер, — опекать молодого стажера и понравиться ему, для чего обыграть как сущую безделицу переписанный им с той изящной простотой таланта, которую Игнат не мог не отметить, алгоритм совместно решаемой задачки.
При этом некоторые непреодолимые слабости, вроде ревности к более гениальным соплеменникам или стремления правильно построиться (как говорил Адамар о своем сопернике, переигравшем его в юности на олимпиаде11: он тоже сделался математиком, но гораздо более слабым; он всегда был слабее), — Прянишникова не напрягали.