— Широко захватываешь.
— Плохо?
— Нет, если прокашиваешь, почему же плохо. Хорошо. Кури. Ай ты не курящий?
— Нет, потом…
За последнее время Борис редко видел Норова в бригаде. И не любил, хотя слышал о нем немало любопытных рассказов. Многим не по сердцу приходился жестокий его характер. Говорили, за последний год Норова поджигали дважды, но никто не догадывался, чьих старательных рук это дело. В колхозе Норов работал мало, больше шабашил. Печи клал, избы рубил в дальних деревнях. Жену вовсе в поле не пускал по причине ребятишек, которые, диковатые, в отца, сперва сторонились всех, а подросши, стали гонять сверстников, отчего малолетняя деревня разделилась на два враждующих лагеря.
— Что засмотрелся? — на Бориса уставились маленькие, глубоко запрятанные глаза.
— Так… гадюку убил.
— Водятся они тут.
— Часто жалят?
— Меня, например, ни разу. Давеча Анютка Егорова веревкой у колодца змею засекла. В тридцать третьем, когда голод был, один старик от гадюки помер. Латов Прокопий. Домик его за Аникиным. Может, замечал? Возля колодца. Никто там не живет.
— Почему? — спросил Борис.
— Некому! — весело ответил Норов. — Сын Прокопия погиб, когда японцев били. Внук Ванька служит срочную. Осенью придет. Мать его, Зоя, всегда слаба была. Сына родила богатыря, как будто все силы отдала. Как мужа-то убили, она в ту зиму и померла. А Ванька ейный уже до армии тележную ось одной рукой подымал.
Норов закинул косу на плечо и пошел прочь.
«Не один я в поле кувыркался,
Со мною был товарищ мой…» —
услышал Борис.
Неожиданно густым, звучным голосом, в упоении раздирая глотку и ровно махая почти невидимой косой, продвигался Аникин.
— Егор! — через минуту весело кричал он и дожидался.
— Ну? — отвечал наконец хриплым голосом вечно простуженный Егор.
— Кто кого похолит ноне?
— Я тебя!
— Ха-ха-ха-ха! — рассыпался в ответ по полю мелкий дробный смешок.
Прошел час. Борис стал запариваться. Все чаще точил косу, большим усилием воли заставлял себя двигаться вперед.
Коса рвала землю. Мяла траву. Приходилось сбиваться с ритма, на что уходили остатки сил. Борис остановился, смахнул рукавом с бровей нависший пот и запрокинул голову Прямо на него со всех сторон падало густое синее небо. Над деревьями по-прежнему вели свою беззаботную жизнь птицы. Вспомнилось, как думал, поступая в сельский вуз, — кони! степи! воля! Теперь, можно сказать, кони имелись в наличии. Но воли не ощущалось.
Борис оглянулся. Люди притихли. Работа брала свое: «Надо, надо, надо!»
Солнце поднялось высоко. Трава высыхала. Все чаще останавливались косцы. Все чаще визжали камни о железо. «Вот оно, в самом деле, — думал Борис. — Роса долой — коса домой».