— Призрак, — шепнул он. — Везде призраки. И эта комната — призрак. Я живу во дворце, который тебе и не приснится…
Господин Бабелон вытащил вечное перо и положил его к ногам Абдаллаха:
— Я принес твою вещь, которая когда- то нравилась тебе. Возьми ее.
Абдаллах посмотрел на перо.
— Оно мне уже не нужно, — устало проговорил он. — Я могу писать в воздухе пальцем золотые буквы. И стоит мне лишь подуть на них, как они исчезнут…
— Иди ко мне, Абдаллах, — зашептал ему господин Бабелон. — Я дам тебе много кната, и я уложу тебя на мягкие подушки, к которым ты привык.
Но Абдаллах покачал головой. Казалось, лицо его было из темного стекла. Было видно, как на запястье дрожала голубая жилка, она билась так часто, что, казалось, сейчас лопнет, и брызнет кровь, если в его жилах таковая имеется. Господин Бабелон во всяком случае очень в этом сомневался. За несколько недель Абдаллах превратился в сгусток нервов, и его слабое сердце, конечно, долго не выдержит. С его лица исчезло выражение упрямой жестокости, оно стало мягким и безвольным; для жестокости нужна воля, а у Абдаллаха ее больше не было. Это уже не был Абдаллах — Раб Божий, это был раб эль-кната и господина Попастратоса.
Господин Бабелон встал.
— Жаба! — крикнул он. — Ты даже не безумец, а просто идиот!
Это были первые резкие слова, которые когда-либо слетали с его уст. Минуту он стоял неподвижно… Потом вышел, не попрощавшись, не забыв, однако, забрать вечное перо. Печальный, вошел он в кабинет хозяина.
— Я побежден, — глубоко поклонился он господину Попастратосу и подал ему пачку расписок. — Я старый чурбан…
— Удача — как женщина, — философски молвил господин Попастратос, подсчитывая цифры. — Будьте же вы мужчиной! — Он раскрыл сейф и расплатился с господином Бабелоном.
— Это правда, — отвечал господин Бабелон, пряча деньги. — Желаю вам, чтобы сын ушел не раньше отца.
— Куда? — наивно спросил господин Попастратос.
— К праотцам! — добродушно улыбнулся господин Бабелон и поспешно откланялся.
Господин Попастратос застыл за своим столом, потом торопливо поднялся по лестнице.
Абдаллах сидел в той же позе, в какой оставил его господин Бабелон; веки его дрожали, жилка на запястье пульсировала, глаза блестели.
Хозяин мрачно посмотрел на него; он не был здесь уже несколько дней, не желая переживать то неприятное ощущение, которое всегда охватывало его в присутствии Абдаллаха, и довольствовался сообщениями слуг о том, что все в порядке. Но порядка не было: эль-кнат действовал быстрей и губительней, чем это можно было ожидать; Абдаллах был слишком слаб и безволен. И сейчас господин Попастратос знал, что Абдаллах его раб, что он сделает все, что ему прикажут, что он будет лизать ему ноги за четверть вязанки кната. Но он знал и то, что, пожалуй, с эль-кнатом пора покончить… Он сел.