И господин Попастратос возвратился в свою канцелярию, от всего сердца благодаря господина Бабелона за его предостережения.
Но его спокойствие было нарушено уже через два часа: прибежала старая Рифа и сообщила, что Абдаллах требует кната.
— Проклятый идиот! — выругался Попастратос. — Ничего он не получит! Дай ему наргиле! Дай ему кофе, но не очень крепкое! И ни листка кната!
Последнее приказание было излишне, потому что ключ от кладовой, где был закрыт кнат, лежал у него в кармане.
Рифа исчезла. Гнев господина тоже исчез. Но через полчаса он вдруг вспомнил о чем-то и встревоженный поднялся наверх посмотреть, что делает этот безумец. Но комната Абдаллаха была пуста.
В одно мгновенье господин Попастратос поднял на ноги весь дом и в сопровождении многочисленной свиты слуг выскочил на улицу. Он догнал Абдаллаха вблизи дома господина Бабелона. Тот шел и дрожал, как осиновый лист.
— Куда идешь? — закричал на него Попастратос.
— За кнатом, — отвечал Абдаллах. — Старик с зонтиком даст мне.
Господин Попастратос разразился проклятиями на незнакомом языке.
— Вернись! — потребовал он. — Я дам тебе кнат.
Абдаллах согласился.
Он снова попал в свои райские сады, а господин Попастратос — в свою канцелярию. Вскоре от господина Бабе- лона пришел слуга со связкой кната и запиской, в которой было только два французских слова:
— Bon voyage! (Бон вояж! — счастливого пути!)
Это казалось странным, но господин Попастратос сразу понял о каком пути идет речь.
Он понял и то, что немедля надо что-то делать.
Вечером он навестил хакима Муссу, тучного мужчину с жиденькой бородкой и сладкими глазками, который с тех пор как Али Саид прогнал своего врача, часто ездил в Джумеле и лечил своего пациента больше словами, чем лекарством.
Свидание продолжалось долго. Господин Попастратос опорожнил свои карманы и в полночь вернулся домой, хотя и без денег, но зато с надеждой.
На другой день хаким Мусса отплыл на Дахлак, чтобы вскоре же возвратиться обратно.
И через две недели, в новолуние, Али Саид вздохнул последний раз. Он задыхался, хватая воздух жадно открытым ртом, умирал, глядя на свои жемчужины. Он не мог найти среди них ни ту, ради которой погиб Аусса, ни другие, на которых тоже были слезы и кровь, ни ту, которая выпала из раковины в расщелину и которую нашел Раскалла, этот баркале, бродяга и. нищий. Он видел только неясное свечение, которое то вспыхивало, то гасло…
Так умер знаменитый Господин Жемчуг.
Не помогло ему и чудодейственное лекарство, которое дал ему хаким Мусса в свой последний визит, сказав, что его нужно употреблять только в новолуние.