Ловцы жемчуга (Пашек) - страница 55

Недомогание Гамида было серьезное. Оно не прошло и в Массауа, где было вдоволь чистой воды. Понос не проходил… В Массауа у Саффара не было другого жилья, кроме палубы «Эль-Сейфа», а у Гамида была своя комнатушка на окраине города. Туда Саффар и перевез его, там и остался, чтобы ухаживать за ним. Корабль стоял на причале, и матросам было нечего делать, потому что господин Попастратос был занят своими делами, связанными с жемчугом.

А у Саффара появилась крыша над головой, и он был рад этому. Кто же еще смог бы присматривать за Гамидом? Кто бы смог держать его в чистоте, носить ему чудодейственные амулеты и не менее чудодейственные лекарства, которые помогали даже тогда, когда от больного отказывались знахари? Никто. Почему? Чему учит коран? Здоров — благодари аллаха. Болен — воля аллаха. Умер — мир аллаху.

Но в последнее время в голову Саффара все чаще приходила мысль о том, что воля аллаха не так уж могущественна, и что воля других существ тоже что-то значит. Это было тогда, когда он вспомнил Ауссу и кровь, которая стекала на песок и впитывалась в него. Он попытался сказать об этом Гамиду, но ему показалось, что Гамид или не понял его, или не захотел понять. Гамид считался с волей аллаха. Он был слаб и немощен, и он считал, что вера поможет ему. Тогда Саффар намекал ему, что может он, Саффар, лучше уйдет, потому что ведь Гамид с помощью аллаха выздоровеет сам. Если же умрет — иншаллах!.. Но едва он направился к двери — это он сделал только для вида — как Гамид окликнул его. Гамид боялся оставаться наедине с аллахом. И Саффар улыбался. Он перерос своего учителя…

Болезнь Гамида была такая же нечистая, как и вода Ходейды. Другой бы уже покинул его, но Саффар остался. Он любил Гамида, как брата. Часто он думал и об этом и, наконец, обнаружил причину. Он пришел к выводу, что его тянет к себе не тело Гамида, а душа его. Гамид пробудил и его, Саффара, душу. А сам Гамид лежал в своей хижине, смотрел на небо сквозь крохотное окошко, молясь аллаху, и надеялся только на Саффара.

Это казалось непонятным. Он египтянин, человек со светлой кожей, он, кормчий двадцатипятитонного корабля, вглядывался в этого нагого чернокожего сомалийца, бывшего ныряльщика, почти раба, с клоком спутанных волос на голове, с набедренной повязкой и худыми ногами. Он глядел на него снизу, потому что он, Гамид, лежал, а Саффар стоял.

Но это было не все, совсем не все. Разница между ними была более глубокая, дело было не только в положениях их тел. Разница была в том, что Саффар рос и разгибал свою спину, а Гамид оставался тем же.