— Старик, — заискивающе увещевал Олега Срывкин, — ты сошлись на контузию головы в Афгане… Ну, там головокружение, неконтролируемый гнев. Кто это проверит? Тебя это спасет, смягчит наказание… А мы, мы же не чужие — поймем! Вызовем тебя на партбюро, для проформы вынесем выговор. Подумаешь, наказание для орденоносца! Через месяц снимем… А то ведь родственники пострадавших заявление не только нам — в прокуратуру подали, уголовное дело против тебя корячится…
Козаченко сразу раскусил заботу Срывкина и последствия предлагаемого им самоочернения: контузия головы, утрата самоконтроля. Да с таким диагнозом и генерала не оставят при погонах!
На удачу Олега свидетелем происшествия у магазина оказался прежний начальник горотдела. В понедельник, опираясь на палочку, притащился он в контору. Неспокойно было на сердце у пенсионера контрразведки. Но не оттуда ждал он наезда, ждал от «пострадавших», которые, защищаясь, должны были первыми нанести удар…
Философски улыбнулся он, узнав, кто инициировал шум вокруг инцидента. Запомнились тогда Олегу его слова:
«Сынок, ты должен знать, что партийные органы в нашей системе — суть политический сыск в Комитете госбезопасности. Партийные секретари в наших органах давно из воспитателей превратились в карателей. Да и кого в контрразведке воспитывать в духе преданности Родине и партии? Это ли не абсурд! Воспитывать контрразведчиков! А на кого же тогда опирается Родина и партия?! С другой стороны — кто у нас секретари партбюро? Те же контрразведчики, но либо они профессионально несостоятельны, либо — карьеристы. Ты уж прости его, Срывкина. Будь к нему снисходителен. И работай, работай не покладая рук. А на суету Срывкина — плюнь. Завидует он тебе. Дорогу себе расчищает. Ты для него — соперник, вот и пытается он тебя скомпрометировать. Но ты на сердце зла не держи — оно ослепляет. Прощай, но не забывай! На будущее знай, от кого можешь ждать подвоха. Пройдет время, и будет он тебе руку на плечо класть, не стряхивай ее, не береди себе душу. Таким, как Срывкин, хоть ссы в глаза, он все скажет — божья роса…»
…Переступив порог начальственного кабинета, Козаченко обнаружил Горемыку в привычной для того позе предпенсионера: руки сложены на столе, как у примерного октябренка-первоклашки. Рядом только телефон ВЧ на случай, если позвонит краевое или центральное начальство. Никаких бумаг, никаких дел! Тишь да благодать… Ну и начальничка бог, нет — кадры нам послали! Нет, Горемыка не он — мы, его подчиненные, горемыки…
— Вызывали, Анатолий Дмитриевич?
— Присаживайтесь… — Горемыка замялся, вспоминая имя-отчество вошедшего.