— Когда мы с Чарльзом познакомились, — начала рассказывать мама, — мы мгновенно влюбились друг в друга. Это было какое-то сумасшествие. Мы жить не могли друг без друга. Мы поженились через два с половиной месяца после знакомства. Нам все говорили подумать и не спешить. Но мы были так влюблены, что все это казалось пустой тратой времени. Еще через три месяца я забеременела. Когда ты родился, мы впервые столкнулись с трудностями. У нас совершенно не было денег. Я содержала нас пока могла работать, а Чарльз все писал свои картины, и надеялся, что его заметят. Он хорошо рисовал, у него были хорошие техники, и видение света, у него было все, кроме настоящего таланта. Я видела это, но ни разу ему об этом не говорила. Я боялась, что он не поймет, как впоследствии и случилось. Когда я выходила за него замуж, я не знала что такое жить с художником. Я должна была посвятить ему свою жизнь. Люди его профессии не обращают внимания на быт. У нас могло быть совершенно пусто в холодильнике, в квартире мог быть дикий бардак, он не обращал на это внимания. Может и я бы не обращала, но у нас появился ребенок. Когда ты начал ползать, то съел полтюбика масляной краски, которая валялась на полу. Тем вечером, сидя в больнице, я поняла, что так жить нельзя. Я нуждалась в помощи, но он не оказывал мне ее. Он жил своей жизнью, а мы с тобой своей. Он считал, что все это мелочи жизни. В какой-то момент у нас совсем было туго с деньгами, мы не платили за квартиру три месяца, и хозяин в один прекрасный момент просто выселил нас. Я оказалась на улице с годовалым ребенком на руках. Это было последней каплей. Я сказала, что уезжаю к родителям, и если мы с тобой ему дороги, он найдет хоть какую-нибудь работу, и только тогда я вернусь к нему. Через два месяца он приехал с цветами, сказал, что нашел работу и снял квартиру. Мы снова начали жить вместе. Он работал на складе, но писать не переставал. Я честно могу сказать, что он очень старался, но у него ничего не получалось. Его зарплаты хватало на оплату счетов, того же, что оставалось не хватало практически ни на что. Он пытался продавать картины, но их мало кто покупал. Он чувствовал себя невостребованным и начал выпивать. Он пил все больше, а писал все меньше, я видела, как он спивается. Я постоянно говорила ему об этом, но он встречал мои замечания с агрессией. Я не хотела его бросать, потому что ему нужна была помощь, я понимала, что он глубоко несчастен. Мы постоянно ссорились. Однажды вы остались с ним дома одни, он заснул в кресле со стаканом в руке, стакан выпал и разбился, а ты начал играться с ним. Ты тогда сильно порезал руку. Я зашла в квартиру и увидела, что мой ребенок плачет, сидя на полу, весь в крови. Я так тогда испугалась. Это было точкой, я забрала тебя и уехала к родителям. Я подала на развод, а он так и не понял почему. Он не понимал, почему для меня сын был дороже его. Мы развелись, и один друг пригласил его в Сидней. Он уехал. Тридцать лет я ничего о нем не слышала, пока он не позвонил. В Сиднее у него начало что-то получаться, и там он получил пусть небольшое, но признание. Когда он только приехал туда, сразу же встретил девушку, именно такую, которая была ему нужна. Которая посвятила ему свою жизнь, терпела его вечное отсутствие, пьянство, измены, была для него служанкой и нянькой. Она родила ему двоих дочерей. Когда он позвонил мне, у него тогда только обнаружили рак печени. Он начал лечение, важной частью которого был отказ от алкоголя. Он сказал, что когда наконец протрезвел, то увидел, что он сделал со своей жизнью. Он очень сожалел, что не общался с тобой все эти годы. Я говорила ему, что никогда не поздно начать, хотя бы попытаться. Но он никогда не отличался смелостью. Он не мог себя пересилить. Он часто звонил мне, почти каждую неделю, все время расспрашивал о тебе, о твоих успехах, о твоей жизни. Он очень сожалеет, что все так вышло, и хочет попросить у тебя прощения.