— Шарль, мы с тобой давно знаем друг друга, вместе воевали против немцев, я, как и ты, пережил не одну, а обе войны с ними. Поверь, я всегда считал тебя своим другом. Но сейчас ты выбрал не тот путь. Я, как и ты, готов сделать все, чтобы спасти Францию, но капитуляцией перед коммунистами этого не добиться! Я предупреждал тебя еще тогда, когда ты решил отдать Тонкин, я говорил тебе, что мы не сбросим балласт, а лишь получим легальный очаг коммунистической заразы у своих границ и покажем туземцам слабость белого человека. Ты не послушал меня, и снял с поста — но кто в итоге оказался прав? Если мы сегодня уйдем из Индокитая — величию Франции конец. Уже и в Алжире кипит, и вот-вот вспыхнет, и Марокко завтра вспомнит времена риффов — все прежде покоренные нами подумают, "если это удалось вьетнамцам, отчего не выйдет у нас?". Сдадим красным Индокитай — это ничего не решит, не принесет покоя, а лишь разожжет все еще больше. Из мировой державы мы превратимся в что-то подобное Норвегии, о которую сейчас и русские, и янки ноги вытирают. А затем нас сожрут коммунисты — поднимут мятеж, и тут же с востока начнется вторжение, и тогда Франции придется выбирать, стать полем боя между коммунизмом и свободным миром, как в опусе "Кольерс", или без боя идти в русский "kolkhoze". Когда Петен в сорок втором выбрал позор, чтобы избежать войны, он получил в итоге и позор и войну. Черт побери, коммунисты уже взрывают бомбы на улицах французских городов — и это твоя вина, Шарль! Это ты решил, что с ними можно договориться — а для них это было не более чем перемирие, для накопления сил, чтобы нас уничтожить. Но ты же не хотел ничего слушать, когда мы пытались что-то тебе объяснить — поверь, что я не хотел твоей смерти, но другого выхода не оставалось. Мне жаль, что так вышло на площади Бастилии, наши боевые товарищи этого не заслуживали — могу сказать лишь, что эта кровь не на наших руках. Все брались устроить их люди — тут Салан взглянул на американца — нам лишь сказали, что твоя смерть будет быстрой, чистой и без лишних потерь, "а подробностей вам лучше не знать". Мы думали, что будет всего лишь один выстрел снайпера, как в "Кольерс". Можешь приказать расстрелять меня, как герцога Энгиенского. Но помни — ты погубишь Францию, если не раздавишь коммунистов самыми жестокими мерами, не останавливаясь ни перед чем! Пусть будут концлагеря и газовые камеры, пусть будет жестокость, как к евреям в Рейхе, пусть весь мир вопит в лицемерном возмущении — все это необходимо, чтоб нашу Прекрасную Францию спасти!