Со второго дня была слышна канонада, все ближе. И самолеты пролетали над городом, неизвестно чьи, пока не бомбили. Еще через день по местному радио было сделано объявление — что жителям надо срочно эвакуироваться. Но немного было тех, кто решился бросить свою собственность и дома.
А на шестой день пришли русские. По главной улице ползли танки и ехали машины, в них сидели солдаты азиатского вида, безликие и вездесущие, как саранча. Крупную собственность — автомастерскую месье Жиньяка и деревообрабатывающий заводик месье Симона — объявили национализированными, владельцев расстреляли. А среди жителей объявили мобилизацию в "рабочие батальоны", месье Бриссон принес свои справки, русский офицер издевательским тоном посоветовал ими подтереться и показал в окно, где во двор комендатуры выводили каких-то бедолаг, а напротив уже стоял десяток русских солдат с автоматами наизготовку, вот грянул залп, упали тела.
— Вот что у нас положено за саботаж — сказал русский — вас к следующей партии туда присоединить, или выйдете на работу?
Работа, по счастью, оказалась неподалеку от дома — ремонтировать железнодорожные пути, таскать шпалы и рельсы, подсыпать грунт. Месье Бриссон, непривычный к физическому труду, быстро стер руки до кровавых пузырей — но не смел протестовать, видя как тех, кто плохо работает, а тем более возмущается, тут же хватают, уводят, и больше никто не видит их живыми. Клотильду и старшую из дочерей, Сару, мобилизовали в госпиталь, мыть полы и чистить уборные. Рабочий день по двенадцать часов, плюс один час политинформации, когда русский офицер, а чаще кто-то из местных коммунистов, в черном берете с кокардой и с красной повязкой на рукаве, читал советские газеты — причем уклонение от политинформации считалось еще более злостным саботажем, чем плохая работа. Воскресенье считалось выходным — работать лишь шесть часов, и политинформации нет.
— Труд даже из обезьяны сделал человека — говорили русские — не то что из буржуя. Перевоспитывайтесь, эксплуататоры, если хотите в новом мире жить.
Пришли в дом с обыском — забрали все ценные вещи. Оставили по одному костюму, одному пальто, одной паре обуви и две пары белья на человека — а остальное будет роздано нуждающимся. Также отобрали все запасы продуктов — вручив взамен карточки на питание, которые надлежало отоваривать раз в сутки, при комендатуре, по справедливой норме.
— Так сейчас все советские люди живут. Привыкайте, французики, это социализм. Зато у нас нет безработных и голодающих!
Одна отдушина была — спрятанный в подвале радиоприемник. Глубокой ночью, все семейство Бриссон слушало Би Би Си. Поскольку уже были сыты социализмом, и мечтали о прежних временах, когда можно было работать не по принуждению, владеть всеми вещами, на которые хватит денег купить, и свободно поехать в соседний город или даже в Париж. Да и просто жить в своих домах — а то придумали "уплотнение", ладно что к Бриссонам подселили приличных соседей, Картье и Дюранов, с этой же улицы, а не голодрань, прежде не имеющую даже своего угла.