Сама по себе звездочка не бог весть какое украшение, многие пацаны ее и не носят. Но нет ее – и нет равноправия. Класс теперь поделили на октябрятские звездочки, в каждой по пять человек. И только Славка да этот, кому светит дальняя дорога в спецшколу, – сами с усами. Никому не нужны, никому не интересны, ни с кем не соревнуются. Друг с другом, что ли, соревноваться? Кто больше двоек получит? Спецконтингент – так теперь называет их учительница. Славка хорошо знает, что это обозначает, а второгодник Женька нет – оттого и блаженно лыбится. На Витольду Леонидовну Славка давно уж не обижается. Что с нее взять, она только с виду добрая и то для других. Больше другое волнует и обижает: те же мальчишки, что с ним по улицам запросто по вечерам носятся, в школе сторонятся. Построятся в свои звездочки, важные такие, и делают вид, что не замечают, что он к ним жмется.
Беда, как грозовое электричество, незаметно накапливается. Славка ее кожей чувствовал, привычный к невзгодам. Беспокоился, но относил свою тревогу на холодную зиму. Зимой ему жить было тяжелее, чем летом. Вот наступит оно, и теплое солнышко враз жизнь наладит. Но беда теперь к Славке с другого боку подкрадывалась. Все чаще ссорились папа Митя и мама Люда. Ругались злее, все дольше не мирились. А он страдал за них обоих.
После брани в доме всегда повисала тягостная, муторная тишина. Глухая, как в детском доме, когда все ушли на прогулку, а тебя оставили стоять в углу. В такие часы Славка остро осознавал, что маме Люде хотелось бы иметь своего мальчика: чистенького, кругленького, умненького, послушного. Она любила повторять эти слова, сравнивая его, неряху, с городскими детьми, гуляющими с мамой за ручку. А он совсем не такой, у него даже октябрятской звездочки нет на груди.
Славке жалко маму Люду. Как бы так, думает он, изловчиться, объяснить ей, что надо бы потерпеть еще совсем немного. Не так-то просто пережить детский дом и забыть все, что с ним там было.
Учительница Славку решила совсем доконать плохими оценками. А разве он виноват, что, едва заслышит ее скрипучий голос, все вызубренные знания из головы выдувает? Что же она постоянно кричит: «Бестолочь!» От этого ума не прибавится. Очень уж оно похоже было на другое бранное слово, каким их крыла воспитательница в детдоме.
Не одному Славке достается от Витольды Леонидовны, а кажется – каждое грубое слово в его адрес летит. Язык немеет, мысли текут вяло. И происходит в голове великая путаница. Наверное, все-таки Дихлофос пробил в его памяти незатягивающуюся дырку, сквозь которую бесследно улетучиваются знания? А может, повредилась тогда, в карцере? Приморозилась и никак не оттает? Да мало ли он худого пережил, было отчего помутиться. Духу не хватает поделиться этими мыслями с мамой Людой. Пугать ее не хочется, она и так всякий испуг к себе примеряет. А папа Митя и без того его понимает.