Наверное, в душе моей всё-таки жило, таясь и смущаясь, всё то, что свойственно молодости, и прежде всего, конечно, желание нравиться девушкам. Ведь был же я ребячески счастлив, когда ещё в бытность управляющим «Лениннефтью» приобрёл первый в своей жизни костюм — настоящий, казавшийся в ту пору страшно дорогим! Но не знамением ли стал случай, из-за которого мне не пришлось пофорсить, покрасоваться в новом костюме? А дело было так.
В Балаханском театре шла пьеса К. Тренёва «Любовь Яровая», и мы с моим близким другом, главным инженером треста Гургеном Овнатановым собрались на спектакль. Приоделись, я — конечно, в новом костюме. Времени до спектакля было ещё много, и мы решили показаться на промыслах в «театральном» виде, тем более что одна из скважин нас беспокоила.
Уже на подходе к ней мы вдруг увидели, что через двадцативосьмиметровую вышку бьёт сильная струя нефти — фонтан. Раздумывать и переодеваться некогда. И мы в чём были, в том и полезли вместе с двумя рабочими перекрывать фонтан. О спектакле, разумеется, сразу забыли. «Плакал» мой костюм. Вконец был испорчен и костюм Гургена. Сбросив его дома, Гурген немедленно отправился в баню, а жена его, придя домой и увидев жуткую, залитую нефтью куртку мужа, решила, что он погиб, и упала в обморок...
С тех пор к дорогой одежде я относился как-то настороженно. Одним словом, щёголем не был.
Ну, а как складывались отношения с радостями жизни молодой? Например, с выпивкой? Признаюсь, всего один раз в те годы затащил меня в ресторан хваткий начальник хозуправления наркомата — отметить в дружеском кругу его день рождения. Пили сухое вино, и конечно, соблюдая меру. А наутро позвонил мне лично Берия (тогда первый заместитель Председателя Совнаркома) и без обиняков, запросто, «по-отечески» вкрадчиво спросил:
— Байбаков, где ты был вчера?
— Как где? Я был на работе.
— А после работы? — спросил уже не без ехидцы тот же «отеческий» голос.
— Был в «Национале» на дне рождения моего товарища.
— Что за бардак! Нам только и не хватало, чтобы наркомы и их замы шлялись вечерами по ресторанам!
— Но что особенного я себе позволил! — ответил я «отеческому» голосу.
— Чтобы этого больше не было! — зазвенели в трубке металлические нотки. — Такой порядок. Всё.
С тех пор я ни разу не бывал в ресторане. Не ходил, впрочем, в бытность моей работы с Кагановичем, ни в кино, ни в театр. Отдыхать доводилось только урывками, чтобы хоть чуть отдышаться, выспаться. Выходных и отпускных дней тоже не было. Все рабочие дни были расписаны буквально по минутам, и всё равно времени не хватало. День сливался с ночью.