Потери банды были куда серьезнее — девять убитых назаровцев зарыли пограничники в дальнем распадке; наверняка были среди бандитов и раненые, да разве это могло служить утешением?..
Гладышева похоронили рядом с заставой под дубом. На прибитой к стволу дощечке Морозов выжег шомполом:
«Питерский пролетарий, красный пограничник, комсомолец Степан Гладышев. Погиб на боевом посту от злодейской руки врагов революции 12 марта 1923 года.
Вечная тебе память, дорогой товарищ!..»
…Кузнецов возвратился из Никольск-Уссурийска лишь в канун апреля. За это время заставе пришлось выдержать еще один бой — бой с бандой есаула Шубина, по счастью окончившийся для пограничников без потерь. Бойцы Ефремов и Голубев задержали трех спиртоносов, обвешанных под одеждой плоскими фляжками, наполненными ректификатом. Чтобы не было соблазна, Дед вылил спирт в речку Золотую.
— Я за беду в ответе, — заключил Федор Иванович, рассказав Кузнецову обо всем, что случилось в его отсутствие.
— При чем тут ты, товарищ Кротенков? — возразил Кузнецов. — Пусть и не было меня на заставе, а я начальник, мне и ответ держать. Не приучен я на чужие плечи вину перекладывать — это раз, а во-вторых, на войне, к сожалению, без потерь не бывает. И плюс тоже есть — бандюков вы проучили крепко. — Кузнецов помолчал. — Знаешь, Федор Иванович, кем оказался твой японец? Жил во Владивостоке с девятьсот восьмого года, прачкой в порту работал, а перед тем окончил в Токио академию генерального штаба. Прачка в чине полковника! Ловко? И представь себе, действительно ведь, подлюга, шел на связь к Назарову с директивой насчет объединения банд в ударную войсковую группу.
— Опять интервенцию затевают? — нахмурился Дед. — Мало им под Волочаевкой да под Спасском бока намяли?
— Пусть сунутся! — Кузнецов побарабанил пальцами по кобуре маузера. — Что же ты не спрашиваешь про своего дружка Син Хо?
— Ну, ну, как он?
— На выбор ему предложили: или жить в своей фанзе, или поехать на остров Аскольд — там создают питомник черно-бурых лисиц.
— Что же он решил?
— Поехали оба на Аскольд: и отец и сын. Кстати, я давно тебя хочу спросить, что это за штука такая «тысяча смертей»? Помнишь, ты говорил, что Син Хо спас тебя после «тысячи смертей»?
— Игра самурайская, — недобро усмехнулся Федор Иванович. — Поставят тебя к стенке, выстроят взвод солдат, офицер взмахнет клинком: «Пли!» Винтовки грохнут, а ты живехонек — холостыми палили. Потом опять на допрос поведут. Пытают, пытают, видят, толку от их иголок да шомполов нет — к виселице приговорят. Повесят, у тебя аж глаза на лоб вылезут, и в сей момент перережут веревку — живи! И опять на допрос, опять иголки и щипцы в ход. Молчишь? Решат голову отрубить, на плаху положат, палач подойдет, размахнется и ударит топором перед самым носом. И все в таком роде. Который человек нервами слабый, у того сердце не выдержит. Это вот самое и называется «тысяча смертей».