– За мою красавицу жену.
Маркус никогда не читал перед едой молитву, зато всегда произносил тост, с самой их первой встречи. Не имело значения, сколько за столом человек – двадцать или двое. Поначалу Марсела находила это милым, но со временем жест стал пустым, заученным. Не искренне очаровательным, а рассчитанным на очарование. Однако Маркус каждый раз исправно произносил слова и, похоже, тем самым проявлял свою любовь. Ну или просто был человеком привычки.
Марсела подняла свой бокал.
– За моего красавца мужа, – автоматически ответила она.
И уже почти поднесла вино к губам, когда вдруг заметила пятно на манжете Маркуса. Сперва приняла за кровь, но кровь не может быть такой яркой и розовой.
Помада.
В памяти мгновенно всплыли слова других жен мафиози.
«Начинает отводить глаза?»
«Меняет женщин как перчатки?»
«Все мужики козлы».
Маркус резал бифштекс, что-то болтал про страховку, но Марсела уже его не слушала. Перед глазами встала картина: муж проводит большим пальцем по накрашенным женским губам, приоткрывая их костяшкой.
Марсела стиснула бокал. Ее бросило в жар, хотя в желудок упал ледяной ком.
– Что за гребаное клише.
– Прости? – переспросил Маркус, не переставая жевать.
– Твой рукав.
Он безразлично глянул на розовое пятно. Ему даже не хватило совести изобразить удивление.
– Наверное, твоя, – сказал Маркус, будто Марсела хоть раз использовала такой оттенок, что-то настолько вульгарное и пош…
– Кто она?
– Серьезно, Марс…
– Кто она?! – потребовала Марсела, стиснув свои идеальные зубы.
Маркус наконец перестал есть, откинулся на спинку стула и посмотрел на жену.
– Никто.
– То есть ты трахаешься с призраком?
Он закатил глаза, откровенно устав от темы – какая ирония, а ведь Маркус обожал поговорить обо всем, что его касалось.
– Марсела, ревность тебе не к лицу.
– Двенадцать лет, Маркус. Двенадцать. И теперь ты не удержал член в штанах?
На его лице мелькнуло удивление, и на Марселу обрушилась горькая правда: ну конечно, муж не первый раз пошел налево. Просто впервые попался.
– И сколько это уже продолжается? – холодно поинтересовалась она.
– Оставь, Марс.
Оставить? Словно его измена – как вот этот бокал, мелочь, которая невзначай попалась под руку и которую так же легко можно отбросить.
И дело даже не в самом предательстве – Марсела была способна простить многое во имя той жизни, которую себе выстроила, – а во взглядах других женщин, тех самых взглядах, что она всегда принимала за завистливые. В постоянных предупреждениях остальных «первых жен», в их полуулыбках. Лишь теперь Марсела поняла: они все знали, знали уже бог знает сколько времени – а вот она нет.