А потом в конце концов лаборатория.
Холодный стол, тугие ремни, что врезаются в кожу, белые стерильные стены, слишком яркий свет и химический запах дезинфицирующего средства.
А в центре всего этого человек в белом, его лицо маячило над Эли.
Темные, глубоко посаженные глаза за черными очками. Руки в перчатках.
– Меня зовут доктор Хэверти, – представился мужчина.
Продолжая говорить, он взял скальпель.
– Добро пожаловать в мою лабораторию.
Наклонился ближе:
– Скоро мы поймем друг друга.
А потом он начал резать. Препарирование – это действие, когда субъект уже мертв. Вивисекция – если он еще жив. Но если он не может умереть?
Как назвать этот процесс?
В той комнате вера Эли пошатнулась.
Там он нашел Ад.
А единственным признаком воли Бога было то, что, невзирая на любые манипуляции Хэверти, Эли продолжал жить.
Хотел он этого или нет.
* * *
В лаборатории Хэверти время размылось.
Эли думал, что знает боль, но та была для него чем-то ярким и мимолетным, мгновенным дискомфортом. В руках доктора все обрело иной смысл.
– Ваша регенерация действительно уникальна, – сказал Хэверти, держа скальпель в окровавленных перчатках. – Давайте выясним, как далеко она простирается?
«Ты не благословенен, – сказал Виктор. – Ты научный эксперимент».
Эти слова снова и снова возвращались к Эли.
И Виктор тоже.
Эли видел его в лаборатории, смотрел, кружил у стола за спиной Хэверти, наблюдал за доктором.
– Может быть, ты в аду.
«Ты не веришь в ад», – подумал Эли.
Уголок рта Виктора дернулся:
– Но ты веришь.
Каждую ночь Эли падал на койку, дрожа после ужасных часов, проведенных на столе.
И каждое утро все начиналось заново.
У таланта Эли был один изъян – и через десять лет после того, как Виктор впервые его обнаружил, то же выяснил и Хэверти. Тело Эли при всей своей регенерации не могло исторгать посторонние предметы; если они были достаточно малы, оно исцелялось вокруг них. Если они были достаточно большими – нож, пила, зажим, – тело не заживало вообще.
В первый раз, когда доктор Хэверти вырезал Эли сердце, тот подумал, что наконец сможет умереть. Доктор взял орган, взмахнул скальпелем, и на долю секунды пульс Эли оборвался, оборудование запищало. Но к тому времени, как Хэверти положил сердце в стерильный поднос, в открытой груди Эли уже билось новое.
Доктор выдохнул одно-единственное слово:
– Экстраординарно.
* * *
Но самое худшее было то, что доктор Хэверти любил поговорить.
Он непринужденно болтал, пока пилил и резал, сверлил и ломал. В частности, он был очарован шрамами Эли, что исчерчивали его спину. Единственными знаками, которые никогда не исчезнут.