Я считаю, что достаточно побродил по свету и повзрослел, дабы скинуть с себя глупые мечты мальчишки о великих открытиях и грандиозных планах. Мне двадцать два года, я молод, полон сил. Я нашел девушку всей моей жизни и страну, в которой наше с ней счастье возможно. Так почему Карима гонит меня в новые странствия? Неужели она не верит в то, что я смогу позаботиться о семье? Что стоит ее предчувствие против моей любви? Конечно, талант Каримы сильнее моего, но мне кажется, это не он говорит ее устами, а Цель и боязнь стать мне обузой. Я никак не могу объяснить ей, какую радость обрету, став ее мужем.
Даже не будь у меня образования, я бы нашел способ выкупить ее долг порченой, чтобы она смогла уехать отсюда, стать моей женой и отныне работать на себя, а не на короля. Я бы усердно трудился на рудниках не покладая рук, до семи потов, до онемелых пальцев. Каменщик Хадим, следуя этой дорогой, недавно освободил себя, супругу и троих ребятишек. Больше его семья не гнет спины на королевских полях, а сам он не горбатится на добыче чужого золота. Теперь у Хадима будет своя небольшая ферма на окраине, он получит бумагу свободного человека, сможет платить налоги и продавать урожай, не боясь, что покупатели станут брезгливо показывать пальцами на его шрамы. Судмир очень развитое королевство, но Карима будто не видит этого. Она живет так, словно мы находимся в Соаху, где порченые попадают на рудники во младенчестве и там же умирают.
Карима чувствует себя рабыней своего тела, должно быть, поэтому она считает, что человеческие радости не для нее, и готова жить вот так, луща фасоль для чужих столов и день за днем плетя корзины. Она никогда не копила заработанные деньги, а все раздавала в другие семьи, чтобы те поскорее откупились. Порченые всегда отказывались, ибо так уж они устроены. Тогда Карима заставляла их голосом, и это самое страшное. Это означает, что она считает такую жизнь справедливой для себя, иначе не смогла бы пойти против совести. И она верит, будто наша любовь стоит меньше глупого путешествия во имя невозможной разгадки неизвестно чего.
– Недавно я видела сон, – говорит Карима, не глядя на меня.
Я весь цепенею от неожиданности и готов ловить каждое слово. Если она решила рассказать, значит, это что-нибудь важное. Обычно Карима подолгу обдумывает увиденное и делится со мной, только будучи уверенной.
Она заправляет под платок смольную курчавую прядь и чешет шею, тонкую, как у ребенка, искусанную мошкарьем, потную и липкую от висящей в воздухе пыли. Самую прекрасную шею на свете с двумя родинками. Я так увлекаюсь любованием, что едва не пропускаю начало монолога.