Зенит затмения (Ибрагимова) - страница 30

Факира сильно обидели слова монаха, и он решил отомстить ему, внушив жителям небес дурные мысли. Он расточал их на выступлениях и однажды, во время большого праздника, убедил стольких зрителей, что солнце потухло на целые сутки. Скверна, скопленная в лучах, падала на землю и искала в каждом человеке плохое. Грубое ли слово он сказал или убил кого-то. Черное светило хваталось за каждую крупинку злобы и сжигало людей, чтобы достать ее из пепла, впитать и пополниться мраком.

Узнав об этом, дервиш собрал своих приспешников и вытеснил проклятие солнца великой верой, а факира изгнали на землю, где он и по сей день скитается под множеством личин – прималей, колдунов, шаманов. Но его последователи все еще остались на небе, и раз в три дня они по-прежнему овладевают солнцем. И когда оно сжигает тела, пепельные вихри следуют за многоликим факиром, ропща и проклиная его. Гнев дервиша, чья религия оказалась осквернена, дошел до людей, и те из них, кто подкармливал грехами черное светило, в наказание получали порченое потомство – уродливое снаружи или странное внутри.

Так испокон веков звучит легенда Соаху, и я полагаю, именно она стала причиной того, что на Террае примали скрывают свои таланты и даже не думают их развивать.

(Из книги «Легенды затмения» отшельника Такалама)
* * *

Архипелаг Большая Коса, о-в Валаар, Теплая долина, 4-й трид 1020 г. от р. ч. с.


Астре обнаружил себя в деревянном кресле с мягкими, но неумело сшитыми сиденьем и спинкой. Долгими зимними вечерами Илан пропадал в мастерской, без конца шлифуя это кресло для Астре, чтобы тот мог передвигаться, крутя руками колеса.

Тогда дом пустовал в ожидании новых людей и казался огромным. И Астре не стыдился занимать больше места, чем требовалось его маленькому телу. Потом народу стало много, и наступила уютная теснота. Астре попросил убрать кресло обратно в мастерскую и почти все время проводил на подоконнике, чтобы не мешаться под ногами.

Он не жалел. Новое убежище было уютным, а еще оттуда получалось наблюдать за семьей в комнатах и во дворе. Оставаться ее частью, при этом никого не донимая. И все-таки, вновь оказавшись в кресле, Астре обрадовался.

– Я давно тут не сидел. Уже соскучился по нему, – сказал калека, погладив поручень.

– А по мне? – обиделся Илан, сметая в кучу свежую стружку.

В мастерской высились горы опилок и золотой пыли. Тут как будто полгода стругали, но не убирали. В распахнутую дверь задувал свежий ветер, и от него колыхалась занавеска на окне. Белая, в синий горошек.

– Погоди, Илан, а как мы здесь оказались? – спросил Астре. – Я же… Я ведь был…